Глава XVII. Элевсинские и Дионисийские мистерии

Мистериальные культы, несомненно, являются важной частью религии Древней Эллады и, говоря шире, всего греко-римского мира. В связи с этим полагаем целесообразным пояснить, почему эта значимая составляющая общей греческой религии вынесена для рассмотрения в отдельную главу книги.

Как справедливо отмечает В. Буркерт, «греческая религия <...> была в высшей степени общественной религией»⁵⁷⁷. Благочестие было важной чертой каждого добропорядочного гражданина полиса. Оно выражалось в участии в религиозных процессиях, жертвоприношениях и общих трапезах, молитвах вслух и принесении торжественных обетов. Всё это в значительной степени определяло включенность человека в жизнь общины. Тех же, кто уклонялся от исполнения данных обязанностей, обвиняли в пренебрежении религией, безнравственном поведении и безбожии. Насколько серьёзны были подобные обвинения, можно себе представить, если вспомнить, что их жертвой пал в своё время даже великий Сократ.

И всё же параллельно с общественными ритуалами народной религии существовали тайные культы, участвовать в которых можно было лишь посвящённым. Эти тайные культы получили название «мистерии» (греч. μυστήριον – «таинство»).

Тайные союзы и разного рода посвящения (инициации) – это древние явления, ведущие свою историю, по крайней мере, ещё с эпохи неолита. По всей видимости, феномен мистериальных действ существовал ещё в крито-микенскую эпоху. Расцвет же тайных культов начинается с VI в. до н. э. Это время ознаменовалось попытками переосмысления традиционного культа или, как жёстче пишет А.Ф. Лосев, «борьбы с Олимпийской религией, так свободно и фривольно трактуемой в поэмах Гомера»⁵⁷⁸, то есть попытками своеобразного бунта против аристократического, далёкого от жизни простых людей Олимпа.

Кроме того, в это время происходит, как отмечает В. Буркерт, «открытие личности» в древнегреческой литературе, философии и искусстве, происходит переосмысление места человека в социуме, осознаётся человеческая индивидуальность и в связи с этим и ценность человеческой жизни. В свете этих изменений старые парадигмы общинного мышления вступили в конфликт с новым мировоззрением. И главный конфликт был, пожалуй, в восприятии смысла жизни и смерти. Своё решение этого вопроса, в частности, попыталась предложить античная философия⁵⁷⁹.

Тем не менее «в большей степени, чем раньше, смерть стала восприниматься отдельным человеком как проблема, в то время как для общины она всегда являлась чем-то раз и навсегда предусмотренным, „запланированным“, поэтому обещания помочь в преодолении собственной смерти находили в людях живой отклик»⁵⁸⁰.

Несмотря на то что мистерии выделились из религии общественной, в то же время их нельзя считать самостоятельной религией. Они, скорее, представляли собой особую, альтернативную форму религиозности, ставшую ответом на вечные вопросы о смысле жизни и неизбежности смерти. Мистерии были призваны помочь посвящаемым преодолеть смерть и получить гарантии блаженной посмертной участи. Итак, смысл мистерий – в поиске человеком путей победы над смертью и в обретении вечной жизни.

Как замечательно сказал французский философ, антрополог и знаток Древней Греции Жан-Пьер Вернан, «мистерия как таковая претендует на постижение истины, скрытой от непосвящённых, причём такой, которая никоим образом не может быть „высказана“, „выставлена напоказ“; она недоступна официальному культу и сулит инициированному особую судьбу, не имеющую ничего общего с обычным положением гражданина. Таким образом, в противоположность публичности официального культа, таинство приобретает совершенно особое религиозное значение: оно вводит в религию идею личного спасения с целью преобразовать природу человеческого индивида независимо от общественного уклада, осуществить как бы его второе рождение, которое вырывает его из обыденной жизни и переводит в сферу жизни иного плана»⁵⁸¹.

В Древней Греции существовало множество тайных культов, но в силу того, что разглашать содержание таинств строго запрещалось, многие из них мы знаем лишь по названию. Всё же самыми знаменитыми и потому «документированными» лучше всего мистериями были мистерии, проводившиеся в Элевсине, а также дионисийский культ.

Сразу стоит оговориться, что у нас нет точной информации о том, как проходили Элевсинские мистерии. При посвящении мисты давали обет молчания, нарушение же клятвы жестоко каралось – смертной казнью через побиение камнями. Даже приняв христианство, бывшие участники таинств не решались разгласить виденное ими во время мистерий⁵⁸².

Несмотря на отсутствие прямых свидетельств, есть данные косвенные, позволяющие сделать частичную гипотетическую реконструкцию того, что происходило на мистериальных действах. Информацию, касавшуюся различных сторон Элевсинских мистерий, можно найти в трагедиях Эсхила (который, кстати говоря, едва не поплатился за это своей жизнью), Софокла и Еврипида, в сочинениях Нонна Панополитанского, Павсания, Аполлодора, Евсевия Кесарийского, Диодора Сицилийского, Плутарха, Цицерона и некоторых других авторов.

Идеологической основой, своеобразным духовным стержнем Элевсинских мистерий был миф о Деметре и Персефоне, который описан в Гомеровом гимне «К Деметре»⁵⁸³.

Согласно мифу Персефона, дочь Деметры, вместе с подругами безмятежно гуляет по лугу и собирает цветы, как вдруг земля разверзается и на золотой колеснице, запряжённой конями, появляется бог подземного царства Аид (почитался в Риме как Плутон). По наущению и с согласия Зевса он хватает Деву и увозит её в своё царство. Испуганная Персефона отчаянно зовёт на помощь своего отца – Зевса, но её крик слышат только Гелиос – бог солнца и Геката – богиня ночного мрака.

Девять дней Деметра тщетно ищет свою дочь, заглядывая в каждую пещеру и под каждый камень. Гимн содержит множество важных подробностей, характеризующих состояние скорбящей Деметры. Скитаясь по всему миру, Деметра всё это время не прикасалась к пище богов – амброзии, она постилась, шла вперёд, движимая гневом и болью утраты, распустив волосы и неся перед собой факел. Впоследствии все эти детали оказали огромное влияние на формирование внешней, ритуальной стороны Элевсинских мистерий.

Деметра в отчаянии вопрошает Гекату и Гелиоса, не видели ли они случайно её дочь. Бог солнца сообщает ей, что Зевс решил выдать Персефону замуж за своего брата Аида. Деметра разгневана и обессилена. Она отказывается возвращаться на Олимп.

Под видом старушки Деметра приходит в Элевсин – город в 20 километрах от Афин – и садится у Колодца Дев. Её замечают дочери царя Келея и подходят к ней. Богиня представляется им как Доя, сбежавшая от торговцев рабами, похитивших её и отвёзших на Крит.

Деметру приглашают во дворец воспитывать маленького сына царицы Метаниры –Демофонта. Богиня соглашается. Когда же царица предлагает ей вина, Деметра отказывается, прося вместо вина дать ей кикеон (греч. κυκεών – «смесь») – смесь из ячменя, воды и мяты.

Вина от вина

Отказ Деметры от вина имеет важное ритуальное значение. Вино – это атрибут не только бога веселья – Диониса, но и Аида – бога царства мёртвых, владыки земных глубин, дающих человеку пропитание и богатство. По словам древнегреческого философа Гераклита (ок. 544 – ок. 483 гг. до н. э.), «тождественен Аид с Дионисом»⁵⁸⁴. И тождество это заключается в том числе в бесстыдстве дел обоих.

Отведав вина, Деметра приобщилась бы таким образом дара похитителя её дочери, чего она никак не могла допустить. Именно поэтому богиня изобрела другой напиток – напиток ритуальный, который впоследствии стал важной составляющией Элевсинских мистерий и употреблялся перед началом тайных священнодействий.

Деметра принялась присматривать за царским сыном Демофонтом, правда, воспитание, которое она давала мальчику, было весьма специфическим, и его сложно назвать «нормальным»: она натирала Демофонта амброзией, ночью же втайне от родителей «мальчика в пламя, словно как факел, она погружала», желая сделать его бессмертным и вечно молодым. Так, на удивление всем Демофонт стремительно рос, «богам становился подобен». Но однажды ночью царица Метанира увидела своего сына в огне и, ужаснувшись, произнесла опрометчивые слова: «Сын Демофонт! Чужестранка в великом огне тебя держит, мне же безмерные слёзы и горькую скорбь доставляет!»

Деметра весьма разгневалась из-за неразумия царицы и в сердцах воскликнула: «Жалкие, глупые люди! Ни счастья, идущего в руки, вы не способны предвидеть, ни горя, которое ждёт вас!» Демофонт так и не стал бессмертным.

Сказав это, богиня являет себя в своём божественном величии:

<...> и рост свой и вид изменила, Сбросила старость, и вся красотою обвеялась вечной. Запах чудесный вокруг разлился от одежд благовонных, Ярким сиянием кожа бессмертная вдруг засветилась, И по плечам золотые рассыпались волосы.

Деметра приказывает элевсинцам построить ей большой храм с алтарём, где она учредит таинства и будет учить своим обрядам людей.

Когда святилище было выстроено, Деметра удалилась в него, продолжая скорбеть о дочери. Пока Деметра оплакивает пропавшую дочь, на земле водворяется настоящий хаос: ничто не всходило и не росло, наступила засуха и повсеместный голод, из-за чего люди перестали приносить богам жертвы, и боги весьма обеспокоились. Зевс посылает гонцов, умолявших её вернуться на Олимп. Деметра отвечала, что ноги́ её не будет в жилище богов и что она не даст растениям произрастать до тех пор, пока снова не увидит свою дочь. Зевс, послав Гермеса в царство Аида, попросил брата вернуть Персефону, и Аид, прельщённый хитрой речью Гермеса, согласился. Однако он заставил Персефону проглотить зёрнышко граната, чтобы она не забыла царство мёртвых и ежегодно возвращалась к своему мужу на четыре месяца.

Почему гранат

Венгерский филолог-классик Карл Кереньи указывает на существовавший в Древней Греции обычай оставлять на могиле гранатовый плод. Считалось, что душа умершего человека по зёрнышку отщипывает от плода и так питается.

Таким образом, гранат, по представлению эллинов, был ритуальной пищей мёртвых. Принимая во внимание этот факт, несложно догадаться, почему плод именно этого растения Аид заставил вкусить свою жену Персефону.

Встретившись с дочерью, Деметра присоединяется к богам, и земля вновь взращивает зелень. Но перед тем как вернуться на Олимп, богиня раскрыла людям свои обряды и вверила свои мистерии царю Келею и царевичам Триптолему, Диоклу и Евмолпу:

Жертвенный чин показала священный и всех посвятила В таинства. Святы они и велики. Об них ни расспросов Делать не должен никто, ни ответа давать на расспросы: В благоговенье великом к бессмертным уста замолкают. Счастливы те из людей земнородных, кто таинство видел. Тот же, кто им непричастен, по смерти не будет вовеки Доли подобной иметь в многосумрачном царстве подземном⁵⁸⁵.

Итак, гимн заканчивается восхвалением матери и дочери, ниспославших своё благословение людям и подаривших вечное блаженство тем, кто их любит и почитает.

Мистерии праздновались в Элевсине на протяжении двух тысяч лет, вплоть до 392 г., когда были запрещены христианским императором Феодосием I Великим. Археологические находки свидетельствуют о том, что возникновение Элевсинских мистерий относится ко второй половине II тыс. до н. э.⁵⁸⁶: к раннему микенскому периоду, примерно между 1580 и 1500 гг. до н. э.

Историк Диодор Сицилийский (ок. 90–30 гг. до н. э.) говорит о критском происхождении культа, указывая на то, что обряд, проводимый в Элевсине, был самым торжественным в ряду тех же мистерий, совершаемых в Кноссе на Крите, где «эти обряды передаются в соответствии с установленным обычаем открыто с древних времён, причём то, что в других местах передаётся как таинство, здесь совершенно не утаивают от желающих ознакомиться с ним»⁵⁸⁷.

Посвящение было индивидуальным. В мистериях участвовали практически все жители Афин, кроме убийц, гетер, рабов и варваров, но даже и они иногда вопреки закону допускались к таинствам. Приезжали в большом количестве и жители других греческих полисов.

Следует обратить внимание на то, что обряд посвящения в мистерии надо отличать от ритуала совершения самих мистерий, поскольку существовало несколько различных степеней посвящения в таинства. Был также особый чин посвящения для детей. Общедоступность Элевсинского культа (со временем даже начали принимать иностранцев) сделала мистерии поистине масштабным явлением, выходящим за пределы греческой ойкумены: национальные, языковые и культурные различия отступили на второй план, на первый же – выдвинулась идея общечеловечности. Как пишет замечательный отечественный филолог-классик Н.И. Новосадский, «в сознание эллинов проникла мысль, что те высшие блага, какие доставляло, по их мнению, посвящение в мистерии, не должны быть достоянием их одних, а всякого человека, к какой бы национальности он ни принадлежал»⁵⁸⁸.

Первоначально участие в мистериях было бесплатным, но по случаю разразившегося очередного финансового кризиса в Афинах было решено взимать плату, размер которой, вероятно, колебался в разные периоды истории.

За проведение мистерий отвечали два греческих семейства: Евмолпиды и Керики. Из Евмолпидов назначали иерофанта (греч. ἱεροφάντης – «показывающий священное») – верховного, старшего жреца культа, занимавшего эту должность пожизненно. Несколько слов стоит сказать отдельно о его фигуре и роли в Элевсинском культе.

Иерофантом избирали пожилого человека, обладавшего звучным и красивым голосом. После принятия сана он должен был сохранять целомудрие и не мог вступать в брак. Как сообщают некоторые авторы (блж. Иероним Стридонский, Ориген), для сохранения целомудрия иерофанты прибегали к разнообразным искусственным вспомогательным средствам: начиная от употребления настойки водяного болиголова вплоть до кастрации⁵⁸⁹. Иерофант был призван целиком и полностью отдавать себя служению двум богиням, поэтому сан иерофанта невозможно было совмещать со служением другим богам не Элевсинского культа. Ему принадлежала главная роль при совершении мистерий. Он разъяснял всем мистам (посвящаемым) порядок, смысл и символическое значение обрядов. В сцене брака Деметры иерофант играл роль бога-громовержца, владыки людей и богов – Зевса.

Интересно, что наряду с мужской высшей иерархией существовала и женская. Иерофанту соответствовала иерофантида (ἱερόφαντις), которая также могла совершать посвящения и научать людей таинствам, причём принять посвящение из её рук считалось столь же почётно, как и от рук иерофанта. До нас, к сожалению, дошло крайне мало сведений о функциях и обязанностях иерофантиды, но очевидно, что в сцене брачного союза с Зевсом-иерофантом она играла ключевую роль Деметры.

Семья Кериков отвечала за «держателя факела» и «глашатая жертвоприношения».

Вероятно, с течением времени церемонии претерпевали некоторые изменения. Известно два типа мистерий: малые и великие.

Малые мистерии обычно праздновались раз в год, весной, в течение месяца анфестериона (февраль – март). Центром празднования была Агора – пригород Афин. Малые мистерии были открытыми и публичными, проводились под руководством мистагога и включали в себя следующие элементы:

– пост,

– ритуалы очищений,

– жертвоприношения.

Во время подготовки к участию в таинствах мистам предписывалось соблюдать пост, избегая употребления курицы, рыбы, бобов и яблок. Последние два продукта имели отношение к культу мёртвых, потому и попали под запрет.

Очищение состояло в омовении в морских водах (и последующем омовении жертвенной кровью). Воздержание было нормой во весь период празднеств и предполагало не только пищевые границы, но и прочие телесные ограничения.

Жертвоприношения имели личностный характер и были различными в зависимости от нравственного состояния приносящего. Ординарным было приношение поросёнка, для почитавших себя грешниками – ягнёнка, для преступников – телёнка.

Великие мистерии также совершались раз в год в месяц боэдромион (сентябрь – октябрь) и продолжались девять дней, подобно тому как Деметра странствовала по земле в поисках дочери девять дней. Условием участия в них было знание греческого языка и «чистые руки», то есть непричастность к убийству кого бы то ни было.

Состав известных нам публичных действий выглядит следующим образом.

Мистерии начинались с ритуалов в афинском Элевсинионе над Агорой, куда накануне из Элевсина доставлялись священные предметы. Во время совершения мистерий иерофант облачался в пурпурные одежды и надевал на голову миртовый венок. Всё это имело символическое значение и указывало на то, что культ непосредственным образом связан с загробной жизнью: пурпурный цвет нередко ассоциировался со смертью (недаром у Гомера «пурпурный» (πορφύρεος) – частый эпитет смерти)⁵⁹⁰, миртовые же рощи, согласно древнегреческим народным представлениям, были благословенным обиталищем душ умерших⁵⁹¹.

Итак, начало мистерий ознаменовывалось шествием процессии к морю. Каждый неофит, сопровождаемый наставником-мистагогом, нёс с собой поросёнка, омывал его в море и приносил в жертву «вместо себя» по возвращении в Афины.

На другой день царь и его супруга публично совершали великое жертвоприношение.

Царь-архонт был должностным лицом совета архонтов, принадлежавшим к аристократическому роду и выполнявшим ритуальные функции в период республики.

На пятый день приходилась кульминация публичных ритуалов. Массовая процессия, включавшая в себя жриц со священными предметами в руках (сосуд с кикеоном и ветви мирта), мистов (младших жрецов) и неофитов с их наставниками, на рассвете выходила из Афин и направлялась в Элевсин по «Священной дороге». К полудню процессия пересекала мост через реку Кефисий. Процессию встречали люди в масках, которые поносили уважаемых граждан города. К закату путники с факелами входили во внешний двор святилища. Затем следовали ритуальные танцы и воспевания гимнов. Мисты с факелами в руках изображали скитания Деметры в поисках Персефоны при свете факела.

На следующий день посвящаемые постились и приносили жертвы. Затем следовали тайные обряды – τελεταί («посвящения») – и ночная инициация неофитов – ἐποπτεια («созерцание») –высшая ступень мистериального посвящения, к которой готовились в течение целого года.

На следующий день совершались обряды с упоминанием покойных. На девятый же день процессия возвращалась в Афины.

Описав внешнюю сторону мистериальных действ, перейдём к внутреннему содержанию таинств, насколько только оно вообще поддаётся реконструкции.

Тайнодействия совершались внутри священного комплекса, огороженного внешней стеной (см. рис. 69). Внутри находился двор, торговая аркада и булевтерий (здание совета), несколько жилых построек (вероятно, для жрецов), храм Артемиды, храм Персефоны (Коры), высеченный в скале.

Рис. 69. Священный комплекс, ограждённый внешней стеной, внутри которого совершались мистерии. Современный макет. Фото автора

Кроме того, особое значение для мистерий имели Колодец дев (см. рис. 70) (Каллихора), где согласно мифу Деметра оплакивала Персефону; Плутониум – небольшой храм, примыкающий дальней своей стороной к пещере, из которой, как считалось, Персефона ежегодно выходила из Аида, возвращаясь к матери; Телестерион (от греч. τέλος – «священный обряд», «церемония», «кульминация», «предел», «высшая точка») – самый важный храм Элевсина, занимавший основное пространство комплекса; внутри Телестериона находился Анакторон (греч. ἀνακτόρον – букв. «царский чертог») – маленькое прямоугольное строение, состоящее из двух комнат, самое сакральное место Элевсинских мистерий, где хранились святыни культа и совершался главный акт, главное посвящение «великих мистерий».

Рис. 70. Элевсин. «Колодец дев». Фото автора

Что же происходило за закрытыми воротами святилища? Сведения об этом крайне отрывочны и имеют косвенный и даже зачастую полемический (христианский) характер. В силу недоступности сведений о мистериях учёных – и древних, и новых – всегда волновал вопрос: было ли в Элевсинских мистериях ещё нечто, кроме торжественных ритуалов, реактуализирующих и обыгрывающих вновь и вновь миф о Деметре и Персефоне? Стояло ли за этой «игрой» собственное учение, дававшее участникам, прошедшим последнюю степень инициации, некое тайное, сакральное знание?

Некоторые учёные были склонны полагать, что мистерии Деметры сводились лишь к ритуалам и что участвовавшие в них выносили из мистерий лишь то, до чего сами смогли додуматься: каждый сообразно с собственными умственными и душевными способностями мог объяснить себе смысл всех обрядов⁵⁹².

Но всё же мистерии Элевсина не ограничивались лишь обрядами и их истолкованием. О том, что через совершаемые ритуалы проводилось некое сакральное учение, «освещавшее те запросы мысли древнего эллина, на которые не давала решения общая, всем открытая народная эллинская религия»⁵⁹³, свидетельствуют многие античные авторы.

Пиндар с восторгом пишет:

Блажен, кто сошёл под землю, Увидев, что он увидел: Ве́дом ему жизненный конец, Ведомо дарованное от бога начало⁵⁹⁴.

Софокл свидетельствует:

Блаженны трижды смертные, что узрят Тех таинств непорочных благодать И уж затем в Аидову обитель Сойдут. Одни в ней жизнь они обрящут, Всем прочим в ней лишь горе суждено⁵⁹⁵.

Знаменательны и слова Платона в диалоге «Федон»:

<...> Сошедший в Аид непосвящённым будет лежать в грязи, а очистившиеся и принявшие посвящение, отойдя в Аид, поселятся среди богов⁵⁹⁶.

Древнегреческий историк Луций Флавий Арриан сообщал в записанных им «Беседах Эпиктета», что целью установления древними Элевсинских мистерий было не что иное, как воспитание и исправление образа жизни людей⁵⁹⁷. О нравственном значении мистерий, об их облагораживающем влиянии на жизнь человечества говорят и другие авторы.

Рис. 71. Элевсин. Пещера. Фото автора

Знаменитый афинский оратор Исократ в своём панегирике, рассуждая о значении Афинского полиса, говорит, что благодаря Афинам люди получили то, что «составляет главную потребность человеческой природы»⁵⁹⁸, ибо Деметра милостиво отнеслась к людям, оказавшим ей услугу, и «дала им два величайших дара: полевые злаки, благодаря которым мы не живём как звери, и мистерии, внушающие причастным к ним более светлые надежды о конце жизни и всей вечности».

Смысл мистериальных действ объяснялся античными авторами как обретение истинного познания о природе вещей, которое, в свою очередь, ведёт к изменению взгляда на жизнь и на смерть. Цицерон, в частности, делает следующее замечание в трактате «О природе богов»: «Объяснение этих таинств, рациональное рассмотрение их даёт более для познания природы вещей, чем природы богов»⁵⁹⁹.

На высоту мистериального учения указывали и некоторые отцы Церкви, которые до принятия христианства сами прошли посвящение в Элевсине. Так, Климент Александрийский прямо называет малые мистерии подготавливающим этапом «к непосредственному созерцанию и осмыслению начал природы и вещей»⁶⁰⁰.

Подготовка к посвящению происходила постепенно. Когда проходили все необходимые этапы, произносили специальный пароль, формулу таинства (σύνθημα – «условный знак», «сигнал», «пароль»), чтобы дать понять другому посвящённому, что исполнено всё предписанное. Климент Александрийский сообщает этот «пароль»: «Я постился, пил кикеон, получил из корзины, потрудившись, отложил в лукошко и из лукошка в корзину»⁶⁰¹. Толкование этой формулы весьма затруднительно, но по одной из версий здесь имеются в виду символы половых органов и соответствующее им действие.

Собственно «великое таинство» совершалось в Телестерионе, где во время мистерий была абсолютная тьма, и только жрецы действовали при свете факелов. По всей видимости, это была самая страшная часть действа. Как читаем в хрестоматии Иоанна Стобея⁶⁰² – византийского писателя V в., – где он, в частности, приводит слова Фемистия о том, что тяжёлые мытарства души после смерти (так, как они описаны у Гомера) уподобляются странствию в темноте и терзаниям страхом во время Великих мистерий. После того как открывали Анакторон, вспыхивал чудесный свет. Неофит слышит голоса, видит танцы и лицезрит прекрасные поля и луга, а затем, с венком на голове, присоединяется к чистым и блаженным людям. Непосвящённых же он видит томящимися в тумане и грязи, погибающих в своих грехах из-за того, что поддались страху смерти и не уверовали в посмертное блаженство.

Или всё-таки грибы?

Явная визионерская форма Элевсинского ритуала, когда мисты наблюдают различные образы, видят яркие вспышки света, слышат голоса и достигают состояния мистического экстаза, навела некоторых учёных на мысль о том, что во время мистерий использовались какие-то препараты, которые могли вызывать подобные состояния и способствовать появлению галлюцинаций.

Психоделик – вещество, меняющее привычное восприятие, – мог, по мнению исследователей, содержаться в кикеоне – ритуальном напитке мистерий.

Американский этноботаник и миколог Роберт Гордон Уоссон⁶⁰³ предположил, что ячмень, употреблявшийся для приготовления напитка, мог быть заражен грибами спорыньи. В спорынье содержатся психоактивные вещества алколоиды – амиды лизергиновой кислоты, близкие по своей сути к ЛСД.

Известный христианский полемист II–III вв. святой Ипполит Римский к этому добавил ещё два момента, которые он считал важнейшими и составлявшими великую тайну мистерий. Согласно св. Ипполиту, посвящаемые в один из кульминационных моментов восклицали: «Излей дождь, зачни!»⁶⁰⁴ Здесь мы видим явный намёк на иерогамию неба и земли.

Святой Ипполит указывает также, что посвящаемым показывали в глубокой, торжественной тишине срезанный колос пшеницы, верховный же жрец, окружённый сверкающим огнём, в течение всей ночи громогласно возглашал: «Владычица Бримо родила священное дитя Бримоса!» («ἱερόν ἔτεκε πότνια κοῦρον Βριμώ Βριμόν»)⁶⁰⁵. Бримо – это эпитет богини подземного царства. Как считает венгерский исследователь Карл Кереньи, слово имеет негреческое – фракийское происхождение⁶⁰⁶ и означает буквально «устрашающая, наводящая ужас». Учёные обычно относят наименование Бримо либо к Деметре, либо к Коре, либо к Гекате – богиням мира подземного, поскольку так или иначе оказались причастными Аида. Богиня смерти родила – вот настоящее откровение.

Срезанный, сжатый колос несёт в себе амбивалентное значение: с одной стороны, это «отрезание» означало кастрацию, прерывание жизни, а с другой стороны – в срезанном колосе содержится семя – сила для начала новой жизни. (Ср.: Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода (Ин.12:24)⁶⁰⁷.)

Вообще аграрная символика занимает важное место в мистериях Элевсина. Пшеница, как мы помним, была одним из даров Деметры царевичу Триптолему. Но эта аграрная символика проецировалась не только на жизнь земную, посюстороннюю, но и имела прямое отношение к истолкованию загробного существования человека. При этом следует иметь в виду, что Элевсинские мистерии вовсе не говорили о биологическом бессмертии человека. Смерть всё так же остаётся реальностью, частью жизни человека, но она перестаёт восприниматься как тотальный, абсолютный конец всего. Смерть для посвящённых в мистерии становится началом новой, неизведанной, неизреченной по своей благости жизни.

Христианские писатели, богословы и отцы Церкви часто вступали в полемику с участниками мистериального культа. Правда, до запрета Элевсинских мистерий они не приводили практически никаких предположений относительно происходящего за закрытыми дверями святилища, опасаясь, вероятно, опровержений с другой стороны. Вместе с тем поздние свидетельства христианских авторов против мистерий не делают эти свидетельства сколько-нибудь надёжными для изучения Элевсинского культа, поскольку они могли быть сделаны в полемическом задоре.

Итак, посвящение в Элевсинские мистерии было призвано помочь человеку обрести счастье в загробной жизни. Но было бы неправильно полагать, что этим одним посвящением эллины думали вселиться по смерти в обители блаженных. Это, несомненно, оказало бы деморализующее влияние на всё греческое общество, поскольку в таком случае отпала бы необходимость совершать добро, стремиться к правде и отстаивать высокие идеалы. Именно поэтому в Элевсинском культе проповедовалась не только блаженная участь мистов, но и мучительные наказания всем недостойным принятого посвящения.

Несмотря на скудость сведений об Элевсинских таинствах, можно с уверенностью утверждать вслед за Н.И. Новосадским, что «если была в эллинской религии сила, дававшая ей могучее влияние на душу человека, то сила эта сосредоточивалась главным образом в учении мистерий. Это не скрылось от взора первых учителей христианской Церкви, потому-то полемика их так часто была направлена против мистерий. Они ясно видели, что с гибелью мистерий тесно связана и гибель язычества, что мистерии представляют собой центр жизни язычества и его оппозиции против христианства»⁶⁰⁸.

Действительно, время прекращения мистерий, их запрет императором Феодосием Великим в 392 г. совпал по времени с прекращением языческих жертвоприношений. В 396 г. Элевсинское святилище было окончательно разрушено армией вестготского короля Алариха I.

Дионис – бог радости, веселья, вина и религиозного экстаза – один из самых буйных, непредсказуемых и загадочных богов в греческом пантеоне. Его культ был одним из наиболее древних религиозных культов в Элладе. Почитание Диониса было распространено ещё в микенский период. На индоевропейское происхождение этого бога вполне ясно указывает прозрачная этимология его имени⁶⁰⁹.

Дионис стал одной из центральных мифологических фигур в орфизме⁶¹⁰ – распространённого религиозного течения в Древней Греции, основателем которого считается Орфей⁶¹¹. Для орфизма характерен эзотеризм, то есть определённые психодуховные практики, призванные обеспечить человеку лучшую участь в загробном мире, что, несомненно, сближает его с Элевсинским культом. Орфизм возник ориентировочно в VI в. до н. э. Для орфиков характерно особое почитание Зевса как смертного царя Крита и Диониса-Загрея. Центральным религиозным действом в орфизме было участие в Дионисийских мистериях. Собственно говоря, орфики и были главными распространителями культа Диониса.

Как мы помним, Дионис – сын Зевса и смертной женщины – фиванской царевны Семелы. Существует несколько вариаций мифа, приведём наиболее распространённую версию. Согласно мифу, Гера, узнав о связи своего божественного супруга с Семелой, из сильной ревности внушила Семеле просить владыку богов явиться ей во всём его божественном величии. Зевс обещал Семеле сделать это, поклявшись водами Стикса. Владыка Олимпа является ей в образе молний и испепеляет женщину, но успевает выхватить недоношенного младенца Диониса, зашивает его себе в бедро и донашивает, в свой срок разрешаясь от бремени.

О происхождении имени Семела?

Имя матери многошумного и весёлого бога Диониса – Семелы (греч. Σεμέλη) – имеет, по всей видимости, фрако-фригийское происхождение и восходит к праиндоевропейскому корню *ghðem со значением «земля», « грунт». К тому же корню восходит и праславянское слово *zemja («земля»).

Дионис, таким образом, предстаёт перед нами как дважды рождённый бог: первое рождение Диониса было преждевременным, на шестом месяце; второе же рождение происходит чудесным образом из божественной плоти. Гесиод пишет в «Теогонии»⁶¹²:

Кадмова дочерь, Семела, в любви сочетавшись с Кронидом, Сына ему родила Диониса, несущего радость, Смертная – бога. Теперь они оба бессмертные боги.

Итак, сын смертной женщины, который должен был стать по своему рождению обычным древнегреческим героем, прошёл «обожение» (греч. θέωσις) в теле бессмертного Зевса-отца и сам стал богом.

«Именно эта парадоксальная дуальность Диониса, – пишет М. Элиаде, – важна для греков, так как лишь ею можно объяснить необычность судьбы этого бога»⁶¹³.

Вообще судьба Диониса скорее походит по сюжету на некий захватывающий триллер, чем на жизнь бога и сына владыки мира. Мифы предлагают несколько вариантов-сценариев.

Согласно Аполлодору⁶¹⁴, Зевс отдал Диониса Гермесу, а тот поручил его воспитание Ино и Афаманту, попросив при этом, чтобы те обращались с Дионисом как с девочкой. Рассерженная Гера поразила Ино и Афаманта безумием, и Зевс, спасая Диониса, был вынужден превратить его в козлёнка и отдать на попечение нимф, а затем спрятал их на небе в виде созвездий.

Орфическая версия событий, изложенная, в частности, Нонном Панополитанским, рассказывает о том, что сразу после своего появления на свет в результате любовной связи Зевса с Персефоной Дионис принялся играть со скипетром своего божественного отца, в шутку посылая на землю молнии. Но титаны, подстрекаемые Герой и собственной злобой, напали на мальчика и «тартарийским ножом младенца в куски истерзали»⁶¹⁵. Но тут происходит нечто необычное.

Кончил жизнь Дионис, дав новое жизни начало: Стал он тогда превращаться, часто меняя свой облик! То он Кронид хитроумный, юный, с грозным эгидом, То он немощный старец Крон, изливающий ливень, То он с ликом младенца является, то он предстанет Юношей исступлённым с первым пушком на ланитах Тёмным, что вдруг подчеркнёт округлость нежную лика. То вдруг львом обернётся, в ярости грозным и страшным, Львом, что с рыком могучим огромную пасть отверзает, Гривою осенённый густою, тянет он выю Вдоль хребтины косматой, хлещет хвостом непрестанно, Шкуру мелькающим быстро будто бичом раздирая. То вдруг прикинется, львиную тут же бросив личину, С ржанием неуёмным, высокогривым и диким Жеребцом, что стремится жалящие удила Перегрызть, их кромсая, белою пеной исходит⁶¹⁶.

Дионис яростно борется за свою жизнь: затем он превращается в змея, стремясь обвить шею титанов и ужалить их, после принимает вид тигра. Наконец превращается в быка, разя титанов рогами. Так бился Дионис, пока грозный, повелевающий голос Геры не поставил его на колени. И тут же убийцы «в куски истерзали ножом быколикого бога»⁶¹⁷ и съели Кронида.

Зевс, узнав о поступке титанов, в гневе их испепеляет и начинает метать гром и молнии, пока наконец не смягчается над иссушенной и печальной Геей-землёй и не орошает всё обильным дождём. По некоторым сведениям, сердце Диониса удаётся сохранить Рее – матери Зевса (по другим источникам – Афине или Гермесу), и Зевс проглатывает его, а затем даёт своему сыну новое рождение через Семелу⁶¹⁸. Таким образом, в орфических мифах Дионис предстаёт перед нами как «трижды рождённый бог».

Эта версия мифа получила название мифа о Дионисе-Загрее и относится ещё к циклу мифов о Критском Зевсе и его детях.

На вопрос «почему Диониса называли Загреем?» сложно ответить однозначно и точно. Имя «Загрей» (греч. Ζαγρεύς), по всей видимости, происходит от глагола ζωγρέω, который имеет в греческом языке несколько значений:

– «брать живьём», «захватывать в плен» (в Евангелии именно с этим значением использовался данный глагол в словосочетании: ἀνθρώπους ζωγρῶν, то есть буквально «человеков ловящий» (см. Лк.5:10);

– «давать пощаду», «даровать жизнь»;

– «возвращать к жизни», «оживлять».

Любопытно, что к Дионису в той или иной степени вполне применимы все три значения. Дионис – человек и бог в одном лице – способен вселяться в человека, как бы «улавливать» его, захватывать в мистический плен. Входя в человека, «обоживая» его, Дионис оживляет его для новой жизни. Способность к этому – эксклюзивное, атрибутивное свойство Диониса.

Состояние человека, переживающего вхождение в него Диониса, описывается как экстаз (греч. ἔκστασις – «отход в сторону»; «исступление», «восторг»). Коллективное вхождение в дионисийский экстаз, облеченное в литургические формы и способы достижения «обожения», называлось вакханалией, то есть празднеством в честь бога Вакха (Диониса).

Мудрый Сократ устами Платона говорил: «Величайшие для нас блага возникают от неистовства, правда, когда оно уделяется нам как божий дар»⁶¹⁹. Среди прочих видов неистовства он называет и ритуалы в честь Диониса, посвящение в которые делало человека «неприкосновенным на все времена для окружающих зол, освобождение от которых доставалось подлинно неистовым и одержимым»⁶²⁰.

Как и об Элевсинских мистериях, о Дионисийском культе осталось не так много правдоподобных и заслуживающих доверия свидетельств. Основным источником сведений о Дионисийских мистериях является трагедия Еврипида «Вакханки».

Сюжет трагедии таков. Дионис пришёл в Фивы, приняв на себя вид смертного человека. Он рассказывает о том, сколько стран и народов обошёл он, пройдя Фригию, Мидию, всю Персию, всю Азию, посетив арабов. Везде рады Дионису, и он «всех закружил <...> в пляске вдохновенной и в таинства их посвятил свои»⁶²¹. Только в Фивах, на родине матери бога, не признают его, не совершают возлияний в его честь, не призывают в своих молитвах. Всё так с тех пор, как Кадм объявил, что дочь его Семела ребёнка понесла не от царя богов, а от простого смертного, и за клевету свою была убита Зевсом справедливо. Теперь в Фивах правит племянник Семелы и внук Кадма – Пенфей, который презирает Семелу за совершённое ею блудодеяние и постоянно хулит Вакха.

Кадм же к тому времени изменил своё мнение и вместе со своим другом Тиресием тайно почитают Диониса и как раз собираются на игрища, как вдруг приезжает Пенфей и жалуется им на то, что все женщины города под сильным впечатлением от проповеди некого чародея ушли в горы для участия в таинствах. Пенфей рассказывает о том, как борется с ними, и даже схватил многих из них и посадил в темницу.

Тиресий упрекает Пенфея в глупости и говорит, что в мире существуют два начала: «Одно – Деметра-матерь <...>. Она сухой лишь пищею нас кормит; её дары дополнил сын Семелы: он влажную нам пищу изобрёл»⁶²². Эта влажная пища, о которой говорит Тиресий, есть вино – «услада всех скорбей», «забвенье дневных забот». Кроме того, Дионис позволил самого себя «в возлиянье другим богам преподносить – и этим всех благ он стал источником для них»⁶²³.

А что до того, что женщины участвуют в непристойных, как думает Пенфей, «оргиях ликующего бога»⁶²⁴, деля ложе с мужчинами, то тут Тиресий замечает:

Конечно, женщин скромности учить Не Диониса дело: это дар Самой природы. Чистая душою И в Вакховой не развратится пляске⁶²⁵.

В ответ на это Пенфей обещает поймать чародея – «лидийца женственного», что смутил народ, и предать злой смерти в назидание всем жителям города.

Пенфей отправил слуг на гору, где проходили оргии, и через некоторое время те приводят пленного и связанного Диониса, причём, как говорят они, Вакх не сопротивлялся, напротив, дал связать себя добровольно и при этом молча улыбался. В то же время, как случилось это, пленницы, которых держал Пенфей в темнице, освободились чудесным образом от уз и сбежали.

Пенфей расспрашивает пленного чародея о том, откуда он и зачем пришёл в Фивы, на что пришлец отвечает, что он из Лидии и его послал Дионис, чтобы обучить людей своим таинствам. Пенфей не верит чужестранцу, требует рассказать подробно о таинствах, но Дионис непреклонен. Тогда Пенфей переходит к угрозам, приказывая страже посадить его в заточение. Дионис предупреждает неразумного царя о возмездии бога за поношение и дурное отношение к его посланнику. Но стражники уводят его в темницу.

Оттуда Вакх призывает своих почитательниц – вакханок, которые с радостью откликаются на его зов, затем повелевает земле сотрястись и разрушить дворец Пенфея, а молнии, что оставила след на могиле Семелы, – испепелить покои фиванского царя.

Пенфей в ярости прибегает к горе и с удивлением обнаруживает там освободившегося узника. Вскоре к правителю приходит вестник, который описывает увиденные им вакханалии. Вопреки домыслам Пенфея там царит безмятежность и мир. Вакханки славят Вакха, им вторят все животные, земля, деревья и травы. Звери их не трогают, а напротив, очень нежны с людьми. Дионис творит чудеса, посылая своим менадам (μαινάδες – букв. «безумствующие») источники вод, молока и мёда. Когда же мужчины вздумали украсть одну из них, вакханки закричали и устремились вслед за нападающими, растерзали их скот голыми руками. По пути они несли везде разрушение, но дротики местных жителей, направляемые ими в вакханок, ни причинили им ни малейшего вреда. «Менадам тут не смертный помогал», – заключает вестник и обращается к царю Пенфею:

О господин, кто б ни был этот бог, Но он – велик; прими его в наш город! Не знаю, так ли, только я слыхал, Что это он, на утешенье горю, Дал людям виноград, – а без вина Какая уж любовь, какая радость!⁶²⁶

Но, даже услышав такое свидетельство, Пенфей не меняет своего отношения к богу Дионису и приказывает своим людям идти в поход против менад. Вакх отговаривает Пенфея от данной затеи, предлагая привести его к вакханкам открыто, переодев его при этом в женские одежды: «Нельзя иначе – мужа там убьют»⁶²⁷. Но в этом скрывается ловушка и месть Диониса непочтительному и гордому царю. Как только его разоблачат менады – тотчас же растерзают.

Когда Пенфей переодевается в женщину, он чудесным образом начинает видеть чужестранца с бычьими рогами (как мы помним, именно этот образ принял Дионис, спасаясь от титанов, потому именно бык считается символом этого бога). Когда они дошли до леса, Пенфей попросил чародея поместить его на верхушку ели, чтобы лучше видеть вакханок. Дионис выполнил его просьбу.

Но сидящего на ели переодетого царя заметили менады, принялись трясти ель, так что Пенфей упал оттуда. Тщетно молил он о пощаде свою мать Агаву, которая была там же среди вакханок, – она не в силах была рассуждать, поскольку вся находилась во власти бога. Царя разорвали на части, а его мать насадила его голову на свой тирс – деревянный жезл. Находясь в вакхическом восторге, она думает, что поймала льва, и гордится своей победой. Желая получить одобрение жителей, Агава направляется в Фивы, где встречает своего отца Кадма, несущего останки Пенфея. Когда же она пришла в себя, то со скорбью увидела, что убила родного сына. То была жестокая месть Диониса всему городу за проявленное к нему непочтение.

В заключение Дионис является скорбящему Кадму и предсказывает ему, что он поведёт варварское войско на Элладу, одержит много побед, а в конце боги поселят его на острове блаженных. Итак, из текста Еврипида видно, что в культе участвуют исключительно женщины, так как менады литургически воплощают мать Диониса – Семелу. Соединяясь затем с мужем, женщина приобщает его к божественности, достигнутой участием в вакханалиях.

Все деструктивные проявления культа суть символы разрушения божеством обыденного порядка жизни людей, ведь явление бога не может не уничтожить ограниченный человеческий мир.

Вино – символ теосиса и средство достижения экстаза. Вино – дар Диониса и одновременно способ общения с ним. Оно меняет сознание человека, вводит человека в иную реальность, помогает достичь дионисийского безудержного экстаза, делает человека неистовым. Впрочем, как отмечает В. Буркерт, «всякий, кто предавал себя богу, неизбежно подвергал себя риску потерять гражданское лицо и „быть безумным“ – это было одновременно божественным и благотворным»⁶²⁸, ведь «в безумии – слава Диониса»⁶²⁹. Через вино человек делался доступным общению с Вакхом, делался «одержимым богом» (ἔνθεος).

Что общего между одержимостью и энтузиазмом?

Состояние крайнего воодушевления и высшего душевного подъёма греки называли энтузиазмом (греч. ἐνθουσιασμός, или ἐνθουσίασις), что буквально значило «божественное вдохновение», «восторг», которые испытывает человек, в которого вселился бог. Одержимый богом, то есть будучи ἔνθεος, человек становился способным на неординарные действия и гениальные творческие свершения.

Павсаний и другие авторы упоминают о регулярных чудесах, происходивших во время празднований в честь Диониса: например, о внезапных появлениях винных источников, превращении в кувшинах воды в вино⁶³⁰. Иначе говоря, мир преображается под влиянием божества.

Центральным действом Дионисийских мистерий была омофагия (греч. ὠμοφαγία – букв. «поедание сырого мяса») – литургическое воспроизведение действий титанов, съевших младенца Диониса.

Обычно животным, чьё мясо съедалось вакханками, был бык, являвшийся эпифанией Диониса. Пожирание титанами/менадами Диониса/быка было выражением приобщения к божественности, вкушением божественного естества.

Диодор Сицилийский сообщает, что каждые три года женщины собираются на вакхические празднества и славят Диониса возгласами «Эвоэ!»⁶³¹ Показательно, что девять месяцев в году от весны до осени были посвящены Аполлону, а три месяца зимы – начала весны – Дионису. Весной в начале марта в Афинах праздновались Анфистерии, во время которых Диониса ввозили в город, его роль исполнял царь-архонт. Повозка с царём/Дионисом двигалась к Буколеону (царскому дворцу). Здесь его встречала жена, после чего следовала иерогамия Диониса/архонта и женщины/царицы. Город в лице царицы соединяется с божеством.

Показательно, что давление винограда также интерпретировалось в Греции как символическая омофагия, то есть символическое растерзание Диониса, а вино воспринималось, таким образом, кровью бога. Состояние же опьянения было аналогом экстаза, обуяния божеством.

Почитание Диониса во время сбора винограда сохранялось ещё в VII в. Христианская Церковь активно боролась с проявлениями дионисийского культа, о чём, в частности, свидетельствует 62-е правило Трулльского Собора 691–692 г.⁶³².

* * *

Мистерии представляют собой образец альтернативной религиозности, существовавшей одновременно с общественно­государственным культом. Публичный и во многом официозный характер религии античной Греции, возрождавшейся после «тёмных веков» упадка и культурной деградации, стал, с одной стороны, фоном возникновения мистерий, а с другой стороны – явлением, в противовес которому в обществе росло стремление к глубоким мистическим переживаниям, к насыщенной духовной жизни.

Вместе с тем мистерии подобно философии пытались предложить древнему греку ответы на те волновавшие его вопросы, на которые не могла ответить народная религия: об итоге человеческой жизни, об участи человека после смерти и о том, посредством чего каждый может победить смерть, распад и уничтожение. Мистериальным ответом на эти вопросы стал призыв к личному соединению с божеством в таинствах, к следованию ритуальным правилам и этическим нормам в быту, благодаря чему посвящённый в мистерии имел надежду на блаженную участь после смерти.

Интенсивность мистических в буквальном смысле этого слова переживаний была таковой, что многие участники таинства теряли сознание или впадали в состояние неописуемого восторга. Под сильным впечатлением от пережитого бывшие посвящённые, несмотря даже на окончательное прекращение участия в мистериальной практике и переход в другую религию, не дерзали открыто свидетельствовать о виденном и слышанном. Это создаёт серьёзные препятствия для изучения феномена мистерий, значительно ограничивая круг доступных источников.

В основе Элевсинского культа лежит миф о похищении дочери Деметры – Персефоны – Аидом, который является богом царства мёртвых и таким образом ипостазирует собой смерть. Персефона же есть символ зерна, обречённого на пребывание во мраке и отчуждении, но обретающего жизнь благодаря связи с животворным началом земли, представленной в образе Деметры (ср. с почитанием богини-матери в мегалитическом культе).

Эта аграрная символика уподобляла человеческую судьбу участи злака, обретающего новую жизнь после «смерти», связанной с погребением в земле. Более того, именно благодаря этому уподоблению преодолевался страх перед физической смертью и открывалась перспектива блаженной участи в загробном мире в единстве с божественным источником всякого блага⁶³³.

Не менее показателен в данном отношении мифологический сюжет, положенный в основание Дионисийских мистерий. Дионис, рождённый от Зевса и смертной женщины, обретает божественное бессмертие благодаря прямому вмешательству самого царя богов и людей, благодаря помещению Диониса в самую плоть божества.

По альтернативной версии мифа в его орфической интерпретации Дионис был возрождён, то есть пережил опыт личного воскресения, преодоления смерти после растерзания титанами. И опять это происходит благодаря непосредственному вмешательству верховного бога.

Таким образом, мистерии служили ритуальным средством, методом, устанавливавшим личную связь между победившим смерть богом и конкретным человеком. Здесь следует видеть корни омофагии, в которой сырое мясо быка как образа божества знаменовало собой плоть не подвергшегося тлению бога, через приобщение которой обреталась надежда на преодоление смерти. Соответственным образом и вино, дарующее состояние изменённого сознания и вызывающее эмоциональное возбуждение, воспринималось как напиток таинственный, даруемый Дионисом своим адептам для достижения единства с ним. Именно по этой причине древняя христианская Церковь столь настойчиво боролась со всяким упоминанием имени Диониса в винодельческой практике (см. Правило 62-е Святого Вселенского Шестого Собора).

Интерес к мистериям в обществе был велик, и его нельзя свести исключительно к двум описанным в настоящей главе явлениям, однако именно Элевсинские и Дионисийские таинства стали наиболее популярными, оказав существенное влияние на умонастроение всего греко-римского мира, что, несомненно, содействовало приготовлению его к принятию христианского послания.

1. Буркерт В. Греческая религия: архаика и классика. СПб.: Алетейя, 2004.

2. Вернан Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли. М.: Прогресс, 1988.

3. Доддс Э.Р. Греки и иррациональное. СПб.: Алетейя, 2000.

4. Иванов Вяч. И. Дионис и прадионисийство. СПб.: Алетейя, 1994.

5. Кереньи К. Дионис. Прообраз неиссякаемой жизни / Пер. с нем. Л. Поповой и А. Фролова. М.: Ладомир, 2007.

6. Кереньи К. Элевсин: архетипический образ матери и дочери. М.: Рефл-бук, 2000.

7. Лауэнштайн Д. Элевсинские мистерии. М.: Энигма, 1996.

8. Нильссон Μ. Греческая народная религия. СПб.: Алетейя, 1998.

9. Новосадский Н.И. Елевсинския мистерии. СПб., 1887.

10. Элиаде М. История веры и религиозных идей: в 3 т. T. I. М.: Академический проект, 2009.