Религия древней Греции

Возрождение эллинского мира в XVIII веке передало девятнадцатому веку представление о «Золотом облаке счастливого язычества», о солнечной юности человечества, о блаженной Элладе. «Люди той эпохи знали греков, как бы в лучащемся озарении – любящими празднества и цветами увенчанные хоры и разнообразные светлые богослужения, выше всего полагающими чистоту прекрасных форм и их устроенное согласиe, любимыми сынами дружественной, радостно оживленной природы». (Вяч. Иванов). Это представление существует еще и теперь.

Это – Греция Аполлона, бога меры, ритма, гармонии и ясности, Греция улыбающегося голубого моря, светлых, смеющихся богов Олимпа.

Такое представление исходит из данных действительности: греческая религия, мифология и особенно искусство дают много свидетельств в пользу такого взгляда на античность. Но если эллинский мир дает нам факты, так сказать, светлых, солнечных тонов, то он же полон черт обратного свойства.

Если читать Гомера без предвзятого настроения, свободной душой вникая в слова и строки, описывающие великую драму, совершавшуюся у берегов «немолчно шумящего» моря, то мы испытаем разительное чувство: поэзия Гомера окажется не «сладостным нектаром», а горькой жалобой на тщету земного и безотрадность загробного. Слова «плач», «слезы», «стенания» едва ли не чаще встречаются у Гомера, чем «радость» и «смех». Если мы возьмем далее Гезиода, лириков VII и VI веков и, наконец, трагедии, то перед нами рядом с золотым днем откроется глубокая ночь скорби и ужаса, которая равно была близка греческой душе;

Мы ближе рассмотрим этот дуализм греческой души в IV части этой главы, но сложность и трудность изучения греческой религии усугубляется еще тремя обстоятельствами. Это, во-первых, непрерывное движение, развитие греческой религии; во-вторых, разнообразие местных культов и мифов; в-третьих, наличность наряду с официальной религией тайных культов и сект.

Судя по археологическим данным и по аналогиям с другими религиями, мы должны заключить, что древнейшие элементы греческих верований были те же, что мы констатировали у первобытных народов. Это именно – обоготворение явлений природы, тотемизм, фетишизм и культ предков. Эти элементы удержались в религии греков (как и в других религиях) и в период полного расцвета политеизма и даже дольше – по крайней мере, еще во II веке по P. X. Павзаний наблюдал в Греции многочисленные следы поклонения камням, обрубкам дерева и т. п.

Обоготворение природы в скрытом виде обнаруживается в почитании некоторых богов, с которыми связаны представления натурального характера. Таков Зевс, олицетворявший первоначально небо, Посейдон – море, некоторые древние божества, как, например, Гея (Земля) и Уран (небо). Кроме того, во все времена существования греческой религии греки почитали рощи, отдельные деревья, ручьи и реки. Как бы объединителем всех мелких стихийных божеств, нимф, дриад, сатиров, фавнов являлся древний бог Пан, культ которого происходил из Аркадии и существовал еще тогда, когда сонм великих олимпийских богов еще не сложился. Отчасти этим, а может быть, еще и тем, что Пан мог быть древним туземным (пеласгическим) богом, объясняется его второстепенное положение на общегреческом Олимпе. Хотя значение его и не вполне ясно, но его природный характер не подложит никакому сомнению. По общему признанию, это был бог местный и пастушеский, изобретатель свирели и покровитель охотников. По мнению позднейших мифологов, его имя Пан –обозначало совокупность всей природной жизни, а одиннадцатый орфический гимн прямо называет Пана космосом, создателем мировой гармонии, родителем всего. Более поздняя мифология (гомеровские гимны) делают Пана сыном Зевса, т.е. богом более молодым, чем олимпийцы, но это опровергается, кроме приведенных выше соображений, одним очень важным мифом, приведенным у Аполлодора, по которому Аполлон учится магии у Пана.

Почитание природы вообще, «всей» природы было соединено с обожествлением отдельных явлений природы. Как пример, упомянем о культе деревьев.

О души дремные безропотных дерев,

Нам сестры темные – дриады!

Обличья зыбкие зеленооких дев,

Зеленовейные прохлады,

Ковчеги легких душ, святилища дерев!

Все деревья – жилища дриад, но некоторые породы и отдельные деревья чтились особо.

Мы знаем о священном дубе в Додоне и Аркадии, о священном лавре в Темпейской долине, откуда брались венки победителям на пифийских играх, статуэтки Артемиды вешались на деревьях, как и маски Диониса; в Афинах считалось священным масличное дерево, посвященное Афине.

Следы культа животных можно проследить до самого позднего времени. Змеи были посвящены Асклепию, и в них, по верованью греков, вселялись души героев. В Афинском акрополе в храме Эрехтейона жила змея. Превращение богов в животных (Зевса в орла, быка, лебедя, Гермеса и Пана в козла и т. д.), а также посвящение некоторых животных и птиц богам (павлины – Гере, совы–Афине и т. д.) могут указывать тоже на древний тотемизм и на позднейшее слияние старых богов-животных с новыми богами-олимпийцами.

Благоговейное отношение к умершим и связанный с этим культ предков тоже занимает в греческой религии видное место на всем протяжении ее истории, выражаясь в похоронном ритуале и многочисленных обычаях, связанных с почившими предками.

Вот описание похорон Патрокла из ХХIII главы Илиады:

Склали (Ахейцы) поленья в костер, шириной и длиной во сто саженъ,

Tелo поверх положили, объятые скорбью великой.

С множества тучных баранов и крупных быков криворогих

Кожу содрали они пред костром, приготовив, как должно.

Жир отобрал благородный Пеляд и покрыл ими Патрокла

От – головы и до пят, а кругом повалил он все туши

И посредник поставил амфоры с елеем и медом,

К ложу слегка прислонив. А коней четырех крутовыйных,

Тяжко вздыхая, он, мощный, взвалил на костер погребальный.

Десять собак за столом у царя Ахиллеса кормилось.

Двух он из них обезглавил и бросил на груду поленьев.

Грозное дело замыслив, он медью зарезал двенадцать

Воинов юных троянских, отважных душой, благородных

И подложил под костер беспощадный огонь.

Здесь мы видим знакомые уже нам элементы погребального обряда: сожжение вместе с покойником запасов пищи, необходимых ему собак и коней и, наконец, пленников.

Микенские раскопки еще подробнее показывают нам заботы греков о предках и их веру в загробную жизнь, подобную этой жизни. Гробницы Микенских царей, обстроенные, как жилища, наполнены всевозможными вещами, оружием, украшениями, остатками одежды и сосудами, содержавшими когда-то пищу.

Почитание предков получало иногда вид почитания героев. Покойники, прославившиеся особыми подвигами, родоначальники знатных фамилий пользовались загробным почетом не только у ближайших своих родственников, но и у всех жителей данной области. Таким культом является культ Тезея, Кадма, Одиссея и других героев, память о которых с течением времени окружалась все более легендарными рассказами, возводя их на положение потомков богов – полубогов.

Наряду с почитанием явлений природы и культом предков греки уже в глубокой древности почитали отдельных богов, выделяя их из общего сонма духов и демонов и наделяя их специальными функциями. Многие боги имели значение покровителей тех или иных процессов земледельческой работы. Богини Дамия и Ауксезия в Эпидавре, Ауксо и Гегемона в Аттике способствовали успешному произрастанию хлебов. Пандроза является богиней весеннего дождя, Герса богиня росы, Эрехтей – бог плуга, разбиватель земляных глыбъ, Кекропс – бог жатв и т. д. Были специальные боги для благословения и других сторон человеческой жизни и деятельности – боги и богини плодовитости, рождения, воспитания детей, врачевания, искусства, защитники городов и мн. др.

Все эти многочисленные боги, почитавшиеся часто только в одном какомъ-нибудь очень небольшом округе, обозначают собой решительный переход от пандемонизма к политеизму. Следующей стадией этого перехода надо считать ту эпоху, когда стали слагаться великие боги греческого народа – Зевс, Аполлон, Артемида и п. д. – проникая во все уголки древнего миpa и вытесняя оттуда древних местных богов. Есть очень много оснований полагать, что греческие боги олимпийцы суть, так сказать, комплексы богов, «составные» боги.

Все олимпийцы имеют массу прозвищ, эпитетов; анализируя эти прозвища, мы часто можем проследить, что прозвище данного бога образовалось из имени местного бога, поглощенного новым. Таково, например, прозвище Зевса Ликейским. Ликос был древний бог света в Аттике; он не мог устоять рядом с Зевсом и обратился в его атрибут.

Это развитие совершалось очень характерным образом. Чисто натуралистические боги перестают удовлетворять греков. Только варвары (по их мнению) поклоняются луне и солнцу, солнце, как божество-Гелиос, превращается в свойство, атрибут Аполлона, а главными чертами этого последнего делаются совсем иные свойства; то же самое с Артемидой, которая из Селены (луны) делается помощницей в родах, воспитательницей, защитницей девственности, охотницей и т. д. Тем же самым стремлением от натурального к человеческому объясняется, как нимфы ручьев сделались у греков музами.

Развитие греческой религии осложнял еще один факт, – иностранные влияния. Греческий пантеон и в глубокой древности, и на глазах историков пополнялся пришлыми богами. Иногда пришлый бог сливался с соответственным греческим богом, так что насчет иных богов невозможно определить, является ли это божество всецело заимствованным, или же синтезированным, или, наконец просто облагороженным на греческой почве. На этом вопросе мы подробнее остановимся при рассмотрении всего цикла греческих богов, удовлетворившись сейчас тем фактом, что греческая религия развивалась от представления о множестве демонов, связанных с определенными местами, предметами и сферами жизни до веры в богов, свободных от таких ограничений, короче – от натуралистического пандемонизма до законченного политеизма.

Чрезвычайно пестрым явлением представляется греческая религия, рассматриваемая по отдельным областям. Каждое местечко, деревня или город имели свое излюбленное божество, особую мифологию этого бога и свой культ. В более крупных районах, среди отдельных племен опять-таки было различие в культе богов. В одних местах чтили преимущественно Афину, в других – Аполлона, в третьих – Артемиду и т. д. Эта пестрота никогда не была приведена к полному единству, хотя такие факты, как общегреческое признание Гомера, указывают, что единство в общих воззрениях было большое. Отдельные области легко обменивались мифами, сказаниями о героях, даже религиозными обычаями, т. к. греки были чужды фанатизму и исключительности и охотно давали у себя место даже чужеземным богам и культам.

Перейдем теперь к третьему обстоятельству, которое надо иметь в виду при ознакомлении с греческой религией, к тому факту, что в одно и то же время, в одном и том же месте могли существовать различные верования в различных слоях общества.

Уже в VI веке до P. X. Ксенофан сомневался в человекообразности богов, а вместе с тем еще при римских императорах, после Рождества Христова, в Греции наблюдались самые грубые виды культа в низших слоях населения, поклонение фетишам и даже человеческие жертвы, а вера в гадания, амулеты, магию сохранялась даже в то время, когда империя была официально христианской. Нет сомнения, что Ксенофан в VI веке не был единственным критически настроенным теологом; греческие метафизики очень рано стали решать вопросы о мире, исходя из принципов, чуждых народной вере. С другой стороны религиозные сектанты древности (пифагорейцы, орфики) в своих верованиях и культе опять-таки далеко уклонялись от господствующей веры. В V и последующих веках по всей вероятности вся интеллигенция под влиянием философов и софистов оставила наивную веру в человекоподобных богов, между тем как сельское население и средниe классы продолжали крепко за нее держаться, проявив свой консерватизм в осуждении Анаксагора и Сократа.

Геродот сообщает в своей истории, что поэты Гомер и Гезиод первые установили точно греческий пантеон, назвали богов по именам, определили значение и функции каждого и установили культ. Разумеется, это было не так. Мы видели, что греческая религия развивалась постепенно; сравнительно позднее вторжение Дионисана Олимп и его инонародный характер устаноовлен вполне твердо; кроме того, раскопки дают нам указание, что верованья и культ были у греков прочно установлены уже в то время, к которому относятся гомеровские поэмы. Все же это утверждение Геродота имеет свою правду. Поэтические создания, приписанные Гомеру и Гезиоду, не даром считались священными среди народов Греции. Они связали, систематизировали и закрепили те бесчисленные религиозные представления, которые бродили разрозненно среди различных племен Греции и сделали их бессмертными, недоступными изменению или забвению; они, по выражению С. Трубецкого, «были органами мифологического сознания греков». Поэтому поэмы Гомера и Гезиода – первоклассный источник для изучения греческой религии. Но, кроме этих поэм, до нас дошли отрывки многих других мифологических систем (теогоний), которые иногда значительно разнятся от теогоний Гомера и Гезиода. Имея это в виду, мы все же положим в основание теогоническую систему Гезиода, как наиболее полную, дополняя ее вариантами из других источников.

«Прежде всего был Хаос». Из него возникла Земля (Гея) и Любовь – Эрос. За ними явился Уран – Небо, Горы, Море, Океан и, наконец, циклопы с одним глазом по средине лба и гиганты, из которых каждый имел по сто рук и пятьдесят голов, и много других богов, родившихся частью прямо из Земли, частью от ее брака с Ураном. В этих представлениях не все так произвольно, как это может показаться с первого взгляда. Идея о рождении всего из Хаоса обща всем космогониям. Этот Хаос, нечто безвидное и бездонное, мы встречаем и у индусов, и у евреев, и у древних германцев. Первичное появление над Хаосом Эроса, как некоторого духа, формирующего Хаос, знает также индусская космогония. Появление из Хаоса Эфира, Земли, небесной тверди, гор и вод опять-таки имеет многочисленные аналогии у других народов.

Уран боялся своих детей, как соперников, и поэтому погружал их обратно в лоно их матери Земли, но та подучила одного из сыновей, Кроноса оскопить отца. Из крови Урана родились Эриннии, Гиганты и нимфы, а из отрезанных частей и пены, образовавшейся при падении их в море, родилась Афродита:

Пена явилась вокруг божественных членов, и дева

Вышла из пены, свой путь направляя к Киееpе прекрасной,

К Кипру оттуда приплыла и вышла на берег богиня.

Травы под нежной ножкой ее зацветали тотчас же

И Афродитою пеннорожденной, прекрасновенчанной

Назвали боги ее бессмертные, также и люди.

Кронос и его супруга Рея родили Гестию, богиню домашнего очага, Деметру, богиню плодородия, Геру, Зевса, Поссейдона и Аидонея. Кронос, боясь за себя, истреблял своих детей, глотая их, когда они родились. Но Рея спасла младшего сына Зевса, утаив его в пещере на острове Крит. Выросши, Зевс свергнул отца, освободив предварительно своих братьев и сестер. После ожесточенной борьбы с титанами Зевс восторжествовал с помощью Циклопов и Сторуких; титаны были заключены в преисподнюю, и наступило царство нового поколения богов – олимпийцев. Иначе говоря, светлые, человечные, прекрасные боги взяли верх в греческом сознании над темными стихийными богами древности, богами «крови и семени», над необузданными, бесформенными титанами и варварскими богами, отчасти пеласгическими, существовавшими до прихода греков на полуостров, отчасти чужестранными, принесенными с Востока.

Дети Реи начали с того, что поделили между собой мир по жребию. Вот как говорит об этом Поссейдон у Гомера (Ил. XV, 186):

Трое нас братьев Кронидов родились от Реи богини:

Я и Зевс, и Аид, кто царит над тенями умерших.

Ha-трое все поделив, получили мы каждый удел свой,

Жребий бросив. И мне для обители вечной досталось

Море седое, Аиду – жилище кромешного мрака,

Зевсу – пространное небо средн облаков и эфира.

Первенствующее место на Олимпе занял отец богов и людей Зевс, бог неба, света, разума. «От Зевса исходит день и свет. Он – всевидящий наблюдатель. Злодей сквернит святое око Зевса». Он – покровитель городской общины; его попечению вверяет себя странник, и во имя его он требует гостеприимства. Он – наблюдатель правосудия, спаситель и очиститель, он посылает счастье и богатство, его волей царствуют цари. Почти все аристократические царские роды вели свое происхождение от Зевса через какого-либо полубога, сына Зевса и смертной. Многие боги, принятые впоследствии в греческий пантеон, узаконяются тем, что начинают считаться детьми Зевса.

Официальной супругой Зевса, вытеснившей его старинных супрут Гею и Диону, является Гера. Брак их является идеальным браком для людей и чтится особыми празднествами. В то же время сама Гера является подательницей супружеского счастья и радостей материнства. Больше всего почитали ее в Аргосе, на о. Самосе и в Коринфе. Она изображалась иногда с коровьей головой, указывая этим на свою связь с древними восточными богами матерями и кормилицами, а гранатовое яблоко в ее руке символизует ее, как богиню плодородия.

Но эти последние черты не суть специально принадлежащие Гере. Преимущественными носительницами этих черт являются две древние богини Деметра и Персефона, из которых первая – богиня земледелия по преимуществу, подарившая людям семена злаков, а Персефона – богиня, производящая вообще всякую растительность.

Мы остановимся на этих богинях, когда будем говорить об элевзинских мистериях, тем более, что эти богини стоят в стороне от сонма олимпийских богов.

Старший брат Зевса Посейдон – бог моря по преимуществу. В пресных водах он не имеет силы. Кроме того он создатель коня, и поэтому другая его функция – покровительство коням, конским ристаниям и т. д. Его характерная черта разум, как у Зевса, и гнев и ярость. Онъ имеет власть и в подземном царстве и в качестве подземного, «хтонического бога», он принимает в жертву черных быков. Надо отметить, что он не играл значительной роли в религиозном развитии греков.

Его брат, владыка подземного мира – Гадес (Аид Аидоней) фигура еще менее ясная. С одной стороны он сливается с Кроносом, свергнутым в Тартар, с другой с древними богами смерти Фанатосом и Мелеагром. Насколько он был мало популярен, указывает тот факт, что Павзаний мог отыскать следы его самостоятельного культа только в Элиде.

Афина-Паллада, рожденная из головы Зевса, более, чем какие-либо другие боги, сбросила с себя свойства природного порядка и является богиней с чертами нравственного и общественного характера. Впрочем, есть возможность установить ее природное происхождение из богини оливкового дерева, которое она подарила афинянам, сохранив за собой эпитет этого дерева – неистощимая. Прежде всего, она является защитницей города и его кремля. В качестве таковой она изображается в шлеме со щитом и копьем. Обычная эмблема ее – сова и голова Медузы. Защищая город извне, она руководит его внутренней жизнью, подавая мудрые советы управителям города и, вообще, людям, обращающимся к ней за советами; в этом смысле она – покровительница всех мудрых, рассудительных людей (Одиссея), наук и искусств, в том числе и женских рукоделий, в особенности тканья.

Аполлон является одним из наиболее значительных греческих божеств по разносторонности своих функций и по распространенности его культа. Эсхил в трагедии «Эвмениды» называет Аполлона новым богом. Нам невозможно точно установить его генезис. Известно только, что первоначально он был богом стад и пастбищ и постепенно приобрел свои позднейшие свойства, сделавшие его совершенно особым явлением на Олимпе. Аполлон так же, как Афина, по-видимому, свободен от слабостей других богов. Его чистота и высокое положение ярко выступают у Гомера. Мы не видим, чтобы он принимал пищу, спал, уставал или подвергался какому-нибудь насилию, или участвовал в ссорах богов, которые так любят описывать Илиада. Когда Лето собирается родить Аполлона, Делос боится дать ей убежище, «потому что говорят, что Феб Аполлон будет силен и будет царствовать над богами и людьми».

Таким образом, в культе Аполлона мы видим как бы неудовлетворенность Зевсом и слишком слабыми богами Олимпа, и нельзя сказать, что не имеют никаких оснований те, кто, как Гладстон, видят в образе Аполлона отблеск месианских пророчеств, проникших в Грецию путем знакомства с священными книгами евреев.

Перейдем к описанию функций этого бога. Самое древнее его значение – это покровительство пастушескому быту. В качестве такового, он называется Карнеем (рогатым) и изображается с козьей головой в руках. Кроме того, он является изобретателем пчеловодства, маслоделия, а как Аполлон – Мелеат, является богом яблоневых садов. Затем, он является изобретателем лиры и покровителем поэзии и музыки. Мантика, священное гадание, также связывается с именем Аполлона. В позднее время Аполлон сближается с Затросом, Пакеоном и Асклепием и становится богом, очищающим и исцеляющим. Кроме этих черт положительного и благодетельного характера, Аполлон сохранил древние черты бога-солнца с характером иссушающего, губительного зноя, мечущего беспощадные солнечные стрелы в людей и животных. Он же рисуется иногда посылающим в наказание людям губительные болезни. В таких случаях он является гневным, страшным богом, и звон его стрел повергает в ужас все живущее:

Сердцем разгневанный, быстро сошел он с вершины Олимпа,

Лук за плечами неся и колчан отовсюду закрытый,

И на ходу за спиною у гневного бога звенели

Стрелы в колчане. Вперед подвигался он, ночи подобный.

Сел он потом в стороне от судов и стрелу издалека

Бросил, и страшен был звон, серебряным луком рожденный.

Ил. I, 44–49.

Сестра Аполлона Артемида, подобно Аполлону и другим богам, соединяет в себе несколько личностей, аспектов. С одной стороны (и это, кажется, ее крупное значение) она является богиней лесов и диких зверей, дикой охотницей, покровительницей животной плодовитости. Ее не боится лань, а в Аттике девушки пляшут в честь ее, нарядившись в медвежьи шкуры. С другой стороны, она лунная богиня и строгая девственница, и в этом отношении она соединяется с древней богиней луны – Селеной. Она, как это ни странно для девственницы, называется Эйлейтией, помощницей при родах, и приближается к восточным богиням Матерям. Артемида Эфесская изображалась с множеством грудей и фигурами животных, знаменуя этим свое слияние с Астартой и Кибелой. Есть у нее и еще одно опять-таки совершенно особенное значение: она часто смешивается с Гекатой, подземной богиней колдовства, охранительницей ворот и дорог, излюбленной богиней ведьм, которую призывают при лунном свете для совершения магических обрядов. Смысл и историю этих смешений установить сейчас невозможно. Только в виде гипотезы можно предположить здесь, как и в других подобных случаях, поглощение старых богов новым, путем присвоения себе их функций, причем имеет значение не только внутреннее сходство нового пришлого бога со старым, но и какие-нибудь внешние совпадения в культе и представлениях.

О богине Афродите большинство утверждает, что образ ее создан при сильном участии восточных влияний. Ее пафосский и саламинсий образы тождественны с финикийской Астартой, равно как и Афродита Киферейская, на юге Пелопонесса, куда она легко могла быть занесена финикийскими купцами. Статуэтки нагой богини, которые встречаются на Кипре и изображают Афродиту, сильно разнятся от обычных греческих изображений богов. Но, констатируя факт смешения Астарты и Афродиты, мы должны установить и то, что эти богини во многом разнятся. Восточная Астарта, порождение знойной Азии, обозначала любовь преимущественно в смысле голого сладострастия, освобожденного от всех своих обычных спутников – идеи красоты, плодородия, размножения, супружества и т. д. Как носительница идеи чистого сладострастия, Астарта –беспощадная, злая богиня, которая убивает тех, кого любит. Знаменитая ассирийская эпопея в 12-ти скрижалях говорит о ней, что она своей любовью погубила мужа своего Таммуза, о котором плачут все страны, что она любила дикого орла и сломала ему крылья, она любила льва и вырвала ему когти, она любила коня, славного в битвах, и через несколько дней бросила его, она любила царя и разбила его оружие, обратила его в леопарда, и его растерзали его собственные собаки. «Зачем ты приходишь ко мне?» восклицает в этой эпопее Патлану, «ведь ты не хочешь быть матерью!». В ее образе присутствуют, правда, и другие моменты, но не они характерны для образа Астарты.

Без сомнения, образ греческой Афродиты не имеет такого грубого, кровожадного характера; Астарта, принятая греками, смягчила свои черты, сохранив свое существенное свойство – покровительство чувственной любви. Теогоническое сознание греков узаконило ее тем, что сделало ее дочерью Зевса и Дионы, сохранив рядом сказание о ее рождении из пены около Крита и Киферы, а вместе с этим узаконением Афродита приобрела «то несравненное изящество и достоинство, которым мы удивляемся в лучших поэтических и художественных изображениях Афродиты» (Шантепи де ла Соссей). Итак, греческая богиня является покровительницей любви и плодородия. «Весною, – поется о ней в гимне, – она идет через лес к любимому ее человеку, и где она является, там, ласкаясь, следуют за ней дикие звери и изъявляют свою покорность сладкому влечению». Сообразно с этим, культ ее был освящением телесного соединения, жрицами ее были гетеры-перодулы, продававшие свою любовь желающим.

Существует множество мифов о многочисленных связях богинь с богами и смертными; особенно глубоким и интересным является миф о любви Афродиты к Адонису, но офпциальным ее мужем был Арес, бог войны. Упоминание о Гефесте, как муже Афродиты, встречается только однажды у Гомера в Одиссее. Большого самостоятельного интереса Арес не имеет, и образ его не получил почти никакого развития в мифах греков.

Ни один бог не носит таких явных следов чужестранного происхождения, как Дионис. Согласно изложениям мифологов, история Диониса представляется нам в следующем виде: культ Диониса проник в Грецию из Фракии. У фракийцев, северных соседей греков, «совершались в честь его празднества на высоких горах, поздно ночью. Раздавалась шумная музыка: дребежащий звук медных бубнов, глухой гром и среди них приводящие в безумие звуки низкотонных флейт. Возбужденная этой музыкой, толпа пляшет с шумным ликованием. По большей части это женщины, которые доходят до истощения в этой дикой пляске. Волосы их развеваются, в руках они держат змей; они размахивают священными жезлами, в которых под плющом скрыты острые копии. Так неистовствуют они до крайнего возбуждения всех чувств, затем в священном экстазе они бросаются на животных, избранных для принесения в жертву, хватают и растерзывают добычу, отрывают зубами кровавое мясо и пожирают его сырым» (Шантепи де ла Соссей). По рассказу Аполлодора, во Фракии Дионис встретил противодействие со стороны местного царя Ликурга, но Дионис наводит на него ослепление, и Ликург, думая, что срубает виноградную лозу, убивает своего сына. Затем Дионис победоносно проходит всю Фракию, повсюду увлекая за собой женщин, и приходит в Беотию (в Грецию). В Фивах царствовал в это время Пентей, который, как Ликург во Фракии, воспретил у себя культ Вакха. Но оргии продолжались. Тогда Пентей, желая проверить рассказ о развратном характере оргий, переодевается женщиной и проникает к вакханкам, где его в припадке вакхического безумия растерзывает собственная мать.

Так же, как это было с Афродитой, греческое творчество узаконило Диониса, дав ему в отцы Зевса (мать Семела); несмотря на то, что культ Диониса был по своему характеру чем-то совершенно новым в Греции, он быстро завоевал себе поклонников, как бог вина и веселья, и стал рядом с Аполлоном, включив в свою свиту Пана и фавнов и получив в супруги Ариадну, которая является одним из аспектов Афродиты.

Чтобы покончить обзор сонма олимпийцев, нам надо познакомиться еще с двумя богами – Гефестом и Гермесом.

У Гомера Гефест описывается, как хромоногий подземный бог, искусный кузнец, построивший Зевсу, своему отцу, золотой чертог и снабжающий героев искусно сработанным оружием. Он бог огня, как благодетельной культурной силы, покровитель всевозможных, но, главным образом, металлургических, искусств. В образе Гермеса греки почитали преимущественно духовную и телесную ловкость. Он – покровитель гимназий и сам представлялся грекам идеально сложенным, ловким эфебом. Его духовная ловкость выражается прежде всего в хитрости, не гнушающейся обманом и воровством, но с другой стороны он – податель ведения, мудрости и магических знаний, и его жезл, обвитый змеями, всегда считался символом волшебства и мудрости.

Эта сторона образа Гермеса получила специальное развитие у гностиков, перейдя затем к массонам (Гермес – Трисмегистос) и удержавшись до наших дней. С другой стороны – он бог быстрого передвижения, он посланник богов и покровитель дорог и в качестве последнего (в соединении с плутоватостью) покровитель торговли, промышленности и торгового класса. В связи с этими свойствами стоит его покровительство красноречию и дипломатии. «Как бог дорог и передвижения, Гермес заведует дорогами и в подземном царстве и имеет специальную функцию психопомпа, проводника душ в царство мертвых. Поэтому в местах погребения и на перекрестках дорог и улиц ставились в честь Гермеса четырехугольные столбы, гермы, впоследствии с изображением головы наверху. Особняком стоят два наиболее древних свойства Гермеса. В наиболее древних мифах он изображается, как бог пастухов и покровитель стад. С другой стороны его итифаллические изображения, по Геродоту, пеласгического происхождения, представляют его богом плодородия, каковым его и почитали в мистериях Самофракии.

Этим богом мы и закончим круг греческих богов. Приступая к их общей характеристике, мы естественно задаем вопрос, какие свойства сделали олимпийцев божественными в сознании греков; что было для них признаком бога? И, отвечая на этот вопрос, мы констатируем, что резкой границы между богом и людьми греки не делали. Богатый культ героев и полубогов вполне утверждает нас в этой мысли. Боги охотно и легко спускались к смертным, жили с ними, веселились, ели и вступали в брак с дочерьми человеческими. Со своей стороны людям не было запрета на небесное, и они всходили на Олимп так же, как боги нисходили к ним. Не только древние герои – Менелай, Агамемнон, Одиссей стали божествами и имели свои культы. Целый ряд исторических личностей, полководцев, философов удостоился обожествления. Ликург чтился в Лаконии, Мильтаад в Херсонесе, Лизандр на Самосе. Культ Пифагора был очень распространен около Р. Хр.; Платон был признан сыном Аполлона и вместе с Сократом и Аристотелем был предметом посмертного поклоненья, а Эмпедокл еще при жизни считался богом. К лику богов причислялись также поэты, победители на олимпийских играх и множество иных людей, получивших божественное достоинство за свои таланты, красоту, силу или иные добродетели.

Таким образом, богом делалось данное лицо за человеческие свойства, но только усиленные, достигшие божественных размеров. Поэтому боги характеризуются красотой, силой, ведением, и одно только свойство качественно отделяет их от людей – их бессмертие. Боги Греции – человекобоги, и религия греков – чистейший антропоморфизм.

С людьми они разделяют и людские слабости. Они нуждаются в пище и питье, амврозии и нектаре; в мифах они часто обнаруживают ограниченность своего ведения, их можно обманывать; они подвержены насилиям, ранам и даже увечьям, как Гефест, которого Зевс, охватив его за ноги, сбросил с Олимпа. Люди, по Гомеру,

... «похожи на слабые листья:

Ныне цветут они силой, питаясь плодами земными,

завтра лежат бездыханны».

Но не таковы ли и олимпийские боги? Ведь поколение их – третье поколение богов. Прежние боги – Уран, Кронос – были побеждены и свергнуты, и олимпийцы тем более должны бояться за свою власть, так как они–младшие боги, не изначальные, не вечные в прошлом и следовательно ограниченные в будущем. И олимпийцы чувствуют свою ограниченность, в клятвах они призывают чуждые им древние силы: «Небо, Землю, Стикс». Все они признают над собой власть судьбы, против которой не решается идти даже сам Зевс.

Боги могут только констатировать, благодаря своему ведению, судьбу того или иного героя, но переменить эту судьбу они не в силах

«Тотчас весы золотые Зевес натянул Олимпииец

И, положивши два жребья смерти, смиряющей члены, –

Гектора, резвых копей укротителя, и Ахилеса, –

Поднял в средине. И Гектора день роковой преклонился,

Пал до Аида; и Фэб Дальновержец покинул героя».

Даже тогда, когда дело идет о смерти сына, Сарпедона, Зевс не смеет идти против судьбы:

Подчинялся отец и людей, и бессмертных.

Капли кровавой росы той порою он пролил на землю,

Сына почтив дорогого, которого должен был скоро

В Tpoе убить плодоносной Патрокл, вдали от отчизны.

Ил. XVI, 468.

Светлой, блаженной сфере богов-олимпийцев греческое сознание противополагало мрачный Эреб, Аид, Тартар, которого боятся сами боги. Это – туманное, печальное место, где медленно струят свои воды страшные подземные реки и с плачем скитаются бледные тени умерших. Когда умирает человек, то вместе с телом умирает и все существенное в нем, и в Аид отходит только призрак, слабая тень жившего на земле человека. Жизнь этих теней подобна сну; они лишены даже разумного сознания и приходят в память, только напившись крови (ведь кровь, по воззрениям многих народов – есть жизненная субстанция и даже сама живая душа: отсюда такая важная роль крови в обрядах всех народов, в мистериях и таинствах).

В греческой литературе есть прямые данные, что Аид был и местом суда над умершими.

Вы, о Земля и Потоки, а также подземные боги,

Вы, что караете мертвых за их вероломные клятвы,

восклицает Агамемнон в своей молитве (Ил. III, 278). В одиннадцатой песне Одиссеи этот суд над умершими (Минос) и муки наказанных титанов описываются вполне недвусмысленными чертами.

Но рядом с мрачным представлением о загробной жизни у греков была идея блаженных, елисейских полей, где наслаждаются избранные богами герои; эллинское сознание все-таки оставило себе выход из полного отчаяния перед лицом неизбежной смерти. Правда, этот выход, – для очень и очень немногих, но все же это утешениe – знать, что из жизни выход не только в мрачный, безысходный тупик Аида, но и другой – к светлым островам блаженных, к самим богам. Этот путь мистерии расширили еще больше, дав возможность радостного загробного существования каждому посвященному.

Религиозная практика диктуется тем пониманием сущности богов, которое существует у данного народа, и в этом понимании главное – как мыслить поклонник отношение бога к себе и свое положение в отношении к сверхъестественному миpy. Как же решал себе эти вопросы грек?

Прежде всего он видел в богах существа сильнее себя, существа, от которых он зависел. Он боялся их, боялся их гнева, их часто незаслуженной кары, их мести и преследований. Только в исключительных случаях он доверялся им, полагался на них, как Одиссей, Гектор, Телемак. Он не искал у них внутреннего просвещения, решения темных вопросов, он не стремился подражать им, как нравственным образцам, потому что они не были такими образцами, он не старался быть благочестивым во внутреннем смысле этого слова, в смысле святости и совершенства. Он только хотел отвлечь от себя их тяжелую руку и вымолить помощь в житейских трудностях, выпросить у них счастье в жизни, богатство, здоровье и славу. Чувствуя над собою власть и влияние богов, человек старался проникнуть в их планы и решения; веря в благожелательность к себе некоторых из них, он старался уловить и понять те знаки, приметы, которыми боги предостерегали своих усердных служителей; но и намерения враждебных сил он мог узнать, а иногда и парализовать, прибегая к особым обрядам.

Из этого воззрения на богов естественно вытекали основные элементы греческого культа: 1) обращение к богу с просьбой – молитва, 2) подкрепление этой просьбы даром – жертва и 3) стремление узнать волю богов и повлиять на нее – гадание, мантика.

Молитвы почти всегда имели содержанием просьбу и в редких случаях обращались в благодарность или прославление. Обычная их форма очень часто встречается у Гомера. Вот образец:

Бог сребролукий, внемли мне, о ты, обходящий дозором

Хриву и Килху священную, царь Тенедоса могучий,

В Сминее прославленные! Если когда-либо храм, тебе милый,

Я украшал, или в жертву сжигал тебе тучные бедра

Коз и быков, – то исполни мольбу мою эту в награду:

Слезы мои пусть данайцы твоими искупят стрелами.

Утром греки молились, возсылая молитву солнцу, за обедом произносили молитву, совершая возлияние; перед началом общественных собраний тоже произносились особые молитвы.

В более важных случаях жизни совершались жертвоприношения. Они состояли из овощей, фруктов, цветов, благовоний, печений, пирогов, хлебов и различных животных. Обычными жертвенными животными были свиньи, овцы и быки, но кроме них Артемиде приносили диких зверей, Гекате – собак, Потокам – коней. Животные должны были быть красивыми и без физических недостатков. Жертва обычно частично предавалась огню, а остальное съедали жрецы и жертвователи. Только подземным богам жертвовалось все животное целиком.

Будучи первоначально кормлением бога, жертва обратилась потом в священную трапезу, в которой принимал участие и бог. Отсюда такое отвращение христиан к идоложертвенному: вкушать его – значило общаться с языческими богами.

Мы говорили в предыдущей главе о тех попытках проникнуть в сверхчувственную область, которые наблюдаются в первобытных религиях и свойственны народам самой глубокой древности. Это заглядыванье в тот мир, начиная от попыток толковать знамения и приметы и до реального соединения с сверхчувственным посредством отдачи своего тела и души во власть бога играло большую роль и в религии греков.

Самым обычным способом узнавать волю богов было толкование примет, снов, встреч, затем гадание по внутренностям жертв, состоявшее в том, что то или иное состояние печени, сердца и т. д. толковалось жрецами, как доброе предзнаменование или дурное. Непосредственные беседы с богами были делом редким, хотя греки признавали, что в древности боги часто являлись людям и открывали им свою волю. Все же у греков были храмы, где паломники, приготовив себя постом и молитвой, ложились спать, чтобы увидать пророчеств сны; были особые подземелья при священных местах, как, например, грот Трофония, где выделялись удушливые газы и приводили вопрошающего в галлюцинаторное состояние. Но обычным способом непосредственных сношений с богами был оракул, где лица, специально к этому подготовленный впадал в транс, и бог, вселяясь в них, прорицал вопрошающим. Впрочем, не все оракулы давали прорицание именно таким образом. Старинный оракул в Додоне, едва ли не догреческого происхождения, находился у священного дуба, и прорицания давались по шелесту его листьев.

Оракул Геракла в Ахайе давал решения вопросов посредством метания жребия. Наибольшее значение для жизни греческого народа имел знаменитый оракул Аполлона в Дельфах. По преданию, таинственные свойства этой местности были открыты пастухами, которые приходили в экстатическое состояние под влиянием испарений, поднимавшихся из земли. Впоследствии здесь возник храм, в котором особая жрица, Пифия, приходила в исступленное состояние, вдыхая газы, выходившие из земли, и произносила пророчества; жрецы перелагали эти изречения в гекзаметры и передавали вопрошающему. Слава этого оракула распространилась и за пределами Греции; чужеземные цари, как Крез Лидийский и Римский Тарквиний обращались к нему за советом, но главное влияние его было, конечно, в Греции. Дельфы были органом объединения греческих племен, выработки национального самосознания и характера. Ни одно важное дело не совершалось без благословения этого оракула. Постройка храмов, образование новых колоний, прокладка дорог, и, что всего важнее – законодательство, все эти отрасли греческой жизни находились под наблюдением оракула и получали от него санкцию. Другой важной функцией Дельф было искупление, очищение от убийств отдельных лиц и даже целых городов и областей. Но искупление давалось только тем, кто искренно каялся, и в истории Греции бывали случаи, когда просители встречали в Дельфах суровый отказ. Этой своей деятельностью Дельфы сильно влияли на развитие этических взглядов у греков.

При таком центральном положении Дельф в общенародном сознании греков (Дельфы считались даже центром земли) значение бога Аполлона прогрессивно возростало. В качестве бога порядка, закона, меры, чистоты и справедливости Аполлон сделался главной фигурой в греческой религии.

От основных элементов греческой религии – молитвы, жертвы и гадания – перейдем к внешней стороне культа, к вопросу о местах культа (храмах и т. д.) и органах культового служения (жрецы и пр.).

Обычными местами жертв, молитв и церемоний были жертвенники, алтари, часто стоявшие в лесу, в поле под открытым небом, священные рощи и другие места, посвященные богу, затем – храмы. Все эти места были окружены почетом и религиозным страхом, в иные места, посвященные богам, например, Эринниям, вообще был запрещен вход; и храмы не все были доступны молящимся. Но это не значит, чтобы все священные места и вещи были резко противопоставлены мирскому; этого не было: священные изображения; гермы и алтари стояли повсюду, в домах, публичных зданиях, на площадях, на рынках. Храмы строились фасадом на восток и содержали в себе изображения богов и иногда священные реликвии в роде якоря аргонавтов, плеча Пелопса, крови Геракла и т. п. Тот или иной храм приобретал влияние и популярность в зависимости от каких-нибудь чудотворных изображений, хранившихся в нем, статуй, источавших миро, явленных, приплывших по воде и т. д.

Жрецы не составляли в Греции замкнутого сословия и не обладали исключительной привилегией служить богам. Приносить жертву, кроме жрецов, могли цари, должностные лица, частные граждане и даже женщины. Поэтому, как общее правило, жрецы не пользовались большим влиянием, тем более, что им не принадлежала функция учителя или духовника. Кроме того, обычно жрецы не были вполне независимы; они служили государству и его интересам и не могли отступить от норм и обычаев, за соблюдением которых следило государство.

Теперь мы рассмотрим, чем была религиозная жизнь греков не в ее отдельных элементах, в своем общем течении, в котором элементы религиозности и обстановка, внешность сливались в такую глубокую и прекрасную жизнь, которая создала не превзойденные образцы искусства, до сих пор питает вдохновение поэтов, философов, художников, скульпторов, и влияние которой не уничтожила даже такая побеждающая сила истории, как христианство.

Рассматривая культ греков, мы должны все время иметь в виду важное обстоятельство; насколько боги были похожи на людей и человеческая жизнь через героев и поэтов незаметно сливалась с жизнью божественной, настолько тесно сплетались в жизни греков культ и обыденная жизнь. Не даром греки так любили употреблять эпитет «божественный»; герои и лучшие люди страны – божественны, Агамемнон – равен богам, Одиссей – богоподобен, девушка-царевна – похожа на богиню; божественны красиво сработанные предметы, оружие, утварь, божественны одежды, божественны исполнители самых низких занятий, в роде коровника и свинопаса на Итаке. Божественно все, что изящно, что на Своем месте, что гармонично со всем другим, божественны все проявления мощи и прелести. Грек влюбленными глазами следил за всеми проявлениями божественного в его атрибутах силы и красоты, отыскивал эти проявления, культивировал их, творил и этим служил божественному, участвовал в культе богов. Вот почему мы делаем ошибку, когда говорим о религиозной практике грека, выделяя ее из всей его жизни, т. к. жизнь его и все его миропонимание было религиозным. Вся культура Греции есть созидание божественных ценностей и следовательно служение богам. Это служение достигало своей наибольшей силы в многочисленных греческих праздниках. Это было общественное служение богам, в котором принимало участие все население, которое вытягивало всех на улицу к храмам, на площади и в священные рощи, и люди на время забывали свои дома и свою обособленность и соединялись все пред лицом бога.

Каждая область имела свои местные праздники, но мы имеем полные сведения только об афинских праздниках, которые пользовались большой известностью. К великим Дионисиям и Панафинеям в Афины собирались даже иноземцы, и их-то афиняне поражали тем блеском своих празднеств, на которые государство никогда не жалело денег. Главными элементами празднеств были большие жертвоприношения, искупительные обряды, торжественные процессии, в которых участвовали самые красивые девушки, юноши и старцы, театральные зрелища, игры, состязания, священные пляски, музыка, декламация и т. д. У нас есть прямые данные судить о необычайной красоте этих празднеств по точным изображениям их в литературе и скульптуре косвенные данные, говорящие, может быть, еще убедительнее, это – греческое искусство, выросшее из греческого культа.

Для современного сознания может показаться странным, что греки чествовали своих богов и играми; действительно, странно было бы представить Аполлона или Афину, чествуемых велосипедными гонками, или лаун-теннисом, или даже современной борьбой. Но игры греков носили совершенно иной характер, чем наш автомобильный, парусный, лыжный и иной спорт. Грек в играх искал красоты и служил красоте и увенчивал лавром не только силу, но прежде всего красоту и ловкость. Статуи греческих атлетов (их можно видеть в нашем Эрмитаже – 32, 62 и др.) поражают прежде всего выражением удивительной духовной красоты и благородства. И, во-вторых, игры и упражнения были, как теперь, искусственно выдуманным средством, прописанным врачом вместе с пилюлями против ожирения; они были естественной частью жизни грека, они входили, как главный элемент, в его воспитание так же, как танцы и игра на кифаре, военные упражнения так же, как игры и хороводы девушек, незаметно сливавшиеся с священными плясками и шествиями.

Кроме общенародных празднеств и торжеств, каждая семья имела свои особые торжества и дни с особым значением. И прежде всего это были дни рождения, брака и смерти членов семейства.

Религиозным центром дома была богиня Гестия – домашний очаг; ее именем клялись, и у нее совершалось большинство семейных обрядов. Но рядом с ней почитались и другие боги. Во время беременности молились Артемиде – Разрешительнице. При рождении сына на наружную дверь вешался оливковый венок, при рожденш дочери – шерсть, чтобы известить проходящих о событии. На пятый день ребенок обносился вокруг очага, а затем совершались обряды очищения ребенка и матери. Перед свадьбой молились Гере, Артемиде, Афродите и нимфам, а само бракосочетание состояло иъ жертвоприношений, процессий и пения гимнов.

Относительно погребения у греков было множество обычаев, которые свято соблюдались, т. к. иначе умершему грозил гнев подземных богов. Мертвец считался нечистым, и поэтому его сжигали до солнечного восхода, чтобы не оскорбить солнце видом трупа. На священном острвове Делосе не было ни одной могилы. Покойников поминали на 3-й, 9-й и 20-й дни и затем ежегодно.

Греческое религиозное сознание и культ известны нам теперь в своих характерных чертах, и в заключение мы должны бросить общий взгляд на пройденный путь, на светлый мир греческих богов, чтобы дать ему общую оценку, чтобы определить те вечные элементы, которые греческий мир внес во всемирную истopию богоотношений и, с другой стороны, ту неполноту, недостаточность эллинской религии, которая была причиной ее разложения и падения.

Греческую религию можно характеризовать тремя чертами:

Представление богов, как человекоподобных существ.

Утверждение красоты, как главного атрибута божества.

Слабость нравственного момента.

Из этих черт, естественно, изошло как положительное, так и отрицательное в греческой религии. Представление о богах, как о доступных созерцанию, осязаемых, прекрасных людях создало возможность фиксировать, закрепить божественный мир в прекрасных образах слова и пластики. Из повествований о богах и героях развился эпос, из священных гимнов богам – лирика, из праздничных богослужений – греческая драма, которая первоначально была священным жертвоприношением, соединенным с мимическим изображением эпизодов из жизни бога; стремление воплотить богов создало несравненную греческую скульптуру, а постройка жилищ для богов развила архитектуру. «Были кумиры, самое создание которых является событием в истории религии, как, например, олимпийский Зевс Фидия, истинный Зевс, потрясавший Олимп манием бровей своих, о котором прежде слышали греки от Гомера, но которого впервые вся Греция увидала здесь, близ Элиса, среди великого и дивного храма. Здесь Зевс стал одним и тем же классическим Зевсом во всех очах. От него веяло таким величием, таким присутствием божества, что сами римляне останавливались перед ним в священном трепете. Греки говорили, что Фидий видел богов и дал их видеть другим.

«Либо сам бог на землю сошед, являя божественный образ,

Или ты сам взошел в небеса, о Фидий, и бога увидел».

(С. Трубецкой, Метафизика в др. Греции, 94).

Греки, как никогда ни один народ, ясно увидали эстетический момент в божестве и утвердили этот момент в сознании человечества навеки.

Но это одностороннее понимание божества было чревато многими отрицательными последствиями. Рассуждая схематически, критика греческого же религиозного сознания устремилась на следующие слабые места в своей религии. В представлении греков боги и божественный мир весьма мало заинтересован в миpe человеческом. Мир божественный пассивен в отношении к миpy человеческому, он не воздействует на людей, он никуда их не ведет, он не спасает миpa и не стремится уподобить его себе. Поэтому, «нравственный элемент совершенно» чужд всему эллинскому мировоззрению. Вся область практической деятельности была предоставлена инстинктам, а не принципам (Вл. Соловьев), и поэтому проснувшееся этическое самосознание непременно должно было или дополнять прежнюю религиозную систему, жаждая помощи бога и нвпосредственного с ним общения (таков путь мистерии, «оргий» и орфиков), или же, примирившись с идеей божества, как объекта безвольного и нравственно-пассивного, самому, своими собственными силами, идти к нравственному совершенству (путь стоиков).

Вторая черта греческого божественного миpa, его человекоподобие, кроме протеста нравственного сознания, жаждущего идеала сверхчеловеческого, вызывало и протеста философского сознания, т. к идея о миpe, управляемом человекоподобными существами, могла удовлетворять только наивные умы. Выход отсюда был в отказе от антропоморфического политеизма и в переходе к более совершенным богословским, теософическим системам – это путь великих философов древности, главным образом Платона.

Мы изложили движение греческого религиозного сознания схематически абстрактно. Рассмотрим его теперь в тех исторических проявлениях, в которых оно реально совершалось, и начнем с мистерий и оргий.

Здесь мы возвращаемся к той же теме, с которой мы начали главу о греческой религии; тема эта – в признании, что греческая душа родственна ночи и ужасу не менее, чем радости и свету, что мировоззрение грека трагично, что этот трагизм, отразившись в греческой литературе, явно виден и в греческой религии.

Черты пессимизма, скорби, сознание трагичности жизни замечаются очень рано. Следы мистерий мы находим в самых древних слоях греческой истории, а орфическия умозрения о грехе и искуплении, сливающиеся с пифагореизмом, Эмпедоклом и мистериями имеют связи с Египтом, Финикией и Фракией. Таким образом, вместе с расцветом гомеровского Олимпа, усиливалось и противоположное течение, так что в истории греческого духа мы едва ли найдем такой момент, когда светлому, наивно-жизнерадостному официально признанному культу в народном сознании, не противополагалась бы религия взволнованной совести, страха перед грехом и радости возрождения.

Мы уже говорили о тех причинах, которые должны были создать это подземное течение. Человекообразные безмятежные и равнодушные боги не удовлетворяли грека, тайна жизни, а особенно тайна Аида, Смерти и Рока пугала, и от нее не было защиты у олимпийцев.

Мы не знаем лучшего художественного выражения этой двойственности, чем стихотворения В. Брюсова –«Орфей и Эвредика» и «Ахиллес у алтаря». В первом из них, божественный певец Орфей, «заклявший лирой бога», ведет из Аида свою жену Эвредику. Они подымаются все выше.

К звукам, к свету, к солнцу вновь!

Но душа Эвредики мертва для миpa, на ее взорах

Облак черный,

Черной смерти пелена.

Все прошлое, и мир, и ее любовь к Орфею – для нее, как смутный сон, она не понимает его, она не помнит даже лица его.

Второе стихотворение еще безнадежнее рисует трагизм жизни. Троя взята, Ахиллес обручен с Поликсеной, и вот в момент высшего подъема жизни героя поражает стрела, пущенная из вражеского лагеря.

Знаю я, во вражьем стане

Изогнулся меткий лук,

Слышу в утреннем тумане

Тетевы певучий звук.

Встал над жертвой облак дыма,

Песня хора весела,

Но разит неотвратимо

Аполлонова стрела.

Я спешу склонить колена,

Но не с трепетной мольбой.

Обручен я, Поликсена,

На единый миг с тобой!

Всем равно в глухом Эребе

Годы долгие скорбеть.

Но прекрасен ясный жребий –

Просиять и умереть!

Дай, к устам твоим приникнув,

Посмотреть в лицо твое,

Чтоб не дрогнув, чтоб не крикнув,

Встретить смерти ocтpиe.

И не кончив поцелуя,

Клятвы тихие творя,

Улыбаясь, упаду я

На помосте алтаря.

Но это изумительное изображение самой сути греческого духа – только констатированье факта. Ахилл ясным взором видит свою трагическую судьбу, и он склоняет колена пред неизбежным, он отходит в Аид с улыбкой, тихо творя заклинание. Здесь еще нет пессимизма, родившегося из констатированья трагедии. Сейчас мы приведем ряд примеров того, что грек не только видел ужас жизни, не только покорно склонял колени перед роком, но и страдал от этого, жаловался и, наконец, искал выхода. Мы не будем приводить примеров из Гомера, ни из Одиссеи, ни из более ранней Иллиады, «которая начинается со слова «гнев» и с изображения кары богов и бедствия народного, а завершается героической тризной». Горести Одиссея, страдания героев Илиона, Андромахи, Гектора, плач Ахиллеса над телом Патрокла в достаточной степени известно

Напомним только, что песни Иллиады составлялись едва ли не за одиннадцать столетий до Р. Хр. Более поздний поэт Гезиод не менее мрачно представляет себе человеческую жизнь. Счастливое время было, по его мнению, когда-то далеко позади –

Век золотой для людей, свободно владеющих словом,

Дали бессмертные боги еще при Кроносе владыке.

Люди, как боги, жили тогда беспечальные духом,

Горя не зная, ни тяжкой работы, ни старости горькой –

Тихо они умирали, как будто бы сну отдаваясь.

Чуждые всякого зла, на пирах веселились все вместе;

Всякими благами миpa они обладали без меры,

Поле, не требуя сил, несло им плоды в изобилии,

А по лугам благовонным стада без присмотра ходили.

Теперь все не то; после века золотого наступил серебряный, потом медный и, наконец, железный.

О, зачем принужден я жить в это тяжкое время!

восклицает поэт.

Труд и печали ни днем, ни в ночи не дают мне покоя.

В VI веке Феогнис и Солон совпали в провозглашении, что «нет счастливого; несчастны все, кого видит солнце».

Симонид, поэт VII века, в таких выражениях описывает жизнь: «О, сын, цель всего в руках Зевса, наносящего тяжкие удары; все обращает он, куда захочет. И несмысленны люди. Однодневный век дан нам, ничего не ведающим о том, к какому концу приведет бог нашу жизнь. Надежда и уверенность питают нас в стремлении к недостижимому. Одни завидуют ближнему, состарившись раньше срока. Других губят злые недуги. Иных смерть посылает в черную землю, сокрушенных Аресом, иные избрали петлю, толкаемые злосчастным рокомъ», и т. д.

Наконец, наиболее сильным выражением того же явилась греческая трагедия.

Греческий гений искал выхода из такого положения вещей. Таким выходом были, с одной стороны, новые культы и мистерии, с другой – философия.

Главными божествами мистерий и тайных религиозных сект (Орфики) были Деметра, Персефона и Дионис (Загрей, Якх). Главными моментами культа этих богов были: изображения их страданий, умирания и воскресения, приобщение верующих к их страданиям в аскетических упражнениях, очищениях и приобщениях их телу и крови и 3) радость и торжества по поводу воскресения божества. Сообразно с этим, мировоззрение участников тайных культов складывалось из следующих воззрений: 1) признание круговорота всех вещей и миров: как солнце восходит и умирает, как опадают и вновь появляются листья, как отцветают и вновь зацветают луга, так истощаются и умирают великие боги, чтобы возродиться вновь с юношеским блеском, так умирают люди, чтобы жить опять; 2) но человек весь в грехе от рождения, и чтобы жить вечно, он должен очиститься милостью богов и приобщиться к их вечной жизни.

Мы излагаем все это слишком кратко и неполно, но и по этим намекам можно видеть, как греческий мир логически, хотя и вопреки своим отличительным свойствам, влекся к тому циклу идей, которые получили свое полное развитие в буддизме, с одной стороны (идея о грехе, круговороте и отрешении), и в христианстве с другой, (идея искупления миpa).

Мы остановимся здесь на одной из форм такого религшзного выхода из противоречий и недостаточности греческой религии, – на религии Диониса. Во второй части этой главы мы говорили уже о самом боге. Теперь мы будем говорить о его культе.

Служения Дионису были трех родов. Во-первых, наиболее известный род дионисического празднества – «Сельские Дионисии», наивно-непристойные, шумные и пьяные праздники сбора винограда. Они состояли в пении гимнов, плясках, шутках, шумных играх и процессиях, одну из которых описывает нам Плутарх: впереди амфора с вином, за ней – виноградная лоза, затем жертвенная коза, корзина с фигами и в заключение – обычный символ рождающей силы. Эти празднества, с одной стороны, отразились в многочисленных скульптурных и иных изображениях сатиров, преследующих вакханок, пьяных силенов и т. п., с другой – были прототипами позднейших карнавалов. Но этот род служения Дионису сейчас нам не интересен, потому что он рисует как раз светлую сторону греческой души – не даром из такого праздника родилась греческая комедия.

Другой вид дионисова «культа», если можно в данном случае употребить это слово, это священное безумие, в которое впадали последовательницы Диониса, и которое, заражая целые области, обращалось в психические эпидемии. Заслышав таинственный, им одним слышный зов Диониса, женщины бросали дома и семьи и бежали в горы. В состоянии безумия они кидались на людей, убивали своих же детей; один древний автор описывает случай, когда женщины «нападали на рабынь и на распутьях ножами вскрывали грудь путникам – чужеземцам. И ужасно кричали они, и мрачно блуждающим взором вращали очи смятенного лика. Туда и сюда бежали они и прядали, как толкала их непоседная ярость, и раскидывали по ветру волосы, и белая пена струилась из неистовых уст на шафрановые хитоны». Нимфы Нисы «нападали на собственных детей и рассекали на куски ножами новорожденных сыновей, которых сами родили, губительницы своих же чад. Одна вскидывала младенцев на воздух, и головой вниз дети низвергались на землю».

Древность описывает нам несколько случаев излечения этого безумия и обращения его в безумие же, но здоровое, нормальное, «правильное». Это третий вид служений Дионису. Главная черта этого рода состояний – экстаз, отрешение от своей личности, слияние с жизнью бога и природы. В таком состоянии женщины забывали свои имена, своих детей, мужей и отцов и вполне отдавались природе. Для них «луга источают млеко и мед, где ударить тирс – брызнут ключи воды и вина, мед капает с тирсов. Земля, как говорит один древний писатель, открывает вакханкам свои сосцы. Все невозможное становится возможным. Вакханки кормят грудью лесных зверей, они вскармливают львиц, по слову Алкмена. Они опоясываются змеями, кладут их на грудь». Таким образом, преображались они сами, и природа для них становилась новой, очищенной от своих злых элементов. Это состояние слагалось, по словам В. Иванова, «из пафоса внутреннего единения с природой и как бы растворения в ней; из ощущений как бы чудотворного могущества через союз с ней и вещего проникновения в ее родную, раскрытую тайну, ощущений полноты, силы, ведения и изобилия; из чувства разлучения с богом, грезы богоискания и богоприобретения; из визионарных состояний боговидения, энтузиастических состояний богоодержимости. Это самоотчуждение и перевоплощение, это избыточное преисполнение, это проникновение божеством были состоящими блаженного экстаза и проносились над душой, как благотворная весенняя гроза, после которой воздух благоухает. «Блажен, кто приобщился к радениям и очищениям Дионисовым!»

Рядом с пробуждением религиозной совести шло пробуждение и религиозного сознания. В VI веке это пробуждение дало себя знать целым рядом метафизиков, которые направили свою критику на самую основу греческой религии – антропоморфическое многобожие.

Ксенофан, философ и странствующий рапсод, жестоко упрекал Гомера и Гезиода за то, что они приписывали богам человеческие свойства и даже преступления. По его мнению, богов нельзя мыслить антропоморфически, потому что «всякий народ создает богов по своему подобию: рыжие с голубыми глазами – у фракийцев, они черны и курносы – у эфиопов, и если б быки или лошади умели ваять, они изобразили бы богов подобными себе». Он же настаивал на том, что бог един, т.-к. иначе он не мог быть выше всех.

Первые метафизики, Фалес, Анаксимен, Анаксимандр, Гераклит, не нападая прямо на народную религию, строили свое понимание миpa совершенно на других началах. Но особенно сильно критический разум проявился в V и IV веках. Мировоззрение греческих трагиков полно вопросов и недоумений, вызываемых народной религией. Боги мстительны, жестоки, несправедливы, часто сами толкают человека на грех, а потом карают его. Эта критика была так резко поставлена у Эврипида, что Аристофан находил возможным обвинять его в безбожии. Дело критики довершили софисты. Их всеобщий нигилизм и скептицизм, сомнение в разуме, нравственности, государственных установлениях не сделало исключения и для религии. В лучшем случае боги являлись у софистов, как аллегории различных добродетелей и свойств души.

Вместе с отрицательной работой философская мысль создавала и положительные ценности. Мы отметили уже монотеистические тенденции Ксенофана. Философская мысль Эмпедокла, Гераклита и Анаксагора шла тем же путем. Проповедь Сократа, перенося центр тяжести на субъекта, открывала для религии новые основы этического порядка. Но апогея своего развития греческая релгиозная мысль достигла в философии Платона. Его различение миpa явлений от миpa вечных сущностей, его учение о бессмертии души, об универсальности и первенстве идеи Блага и, главное, его учение о сущности божественного миpa, как о системе идей было вторым (после эстетического принципа) вечным вкладом, который греческий гений внес в человеческое сознание. Мыслить Бога, как имманентного миpy, слившегося с миром (натуралистические и пантеистические религии), как нечто простое нерасчлененно-единое Иудейский монотеизм), как пустое нечто, лишенное всякого положительного содержания (буддизм) – после Платона стало невозможным.

Литература: С. Н. Трубецкой. Метафизика в древней Греции. М. 1890 г. Ею же. Этюда по истории греч. истории во II-м т. Собрания Сочниений.

Шантепи де ла Соссей. История религий. Глава о греческой религии.

Вяч. Иванов. Эллинская религия страдающего бога. «Новый Путь» 1904 г. и «Вопросы жизни» 1905 г.